активность в деле спасения императорской семьи. В данный момент вся активность организации в этом направлении свелась к отправке некоего С., верного человека, лично хорошо известного ему, в Екатеринбург с целью собрать точные данные о действительном положении императорской семьи для информации южных организаций. С. был отправлен на личные средства Толстого. В конце беседы я указал ему, что события 17 июля отнюдь не исключали необходимости создания комитета спасения императорской семьи, ввиду того что участь государыни, наследника и великих княжон совершенно не выяснена. Родзевич ответил мне, что этот вопрос касается компетенции Ф.Н. Безака в Киеве, являющегося главой монархического блока, созданного после съезда в июне.

Толстые узнали о моем приезде от Н. Родзевича, и я был приглашен с отцом к ним, дабы рассказать о своей поездке в Тобольск, службе в Красной армии и т. д., как им самим, так и гостившей у них и недавно бежавшей из Совдепии великой княгине Марии Павловне-младшей[88], вышедшей после революции замуж за лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка капитана князя Путятина.

В назначенный день я имел счастье сделать подробный доклад ее императорскому высочеству и симпатичнейшей чете Толстых. Ее высочество по окончании выразила свою благодарность за все, сделанное мною для их величеств.

Покидая после недельного пребывания Одессу, я получил от отца письмо на имя Ф.Н. Безака, в котором он в кратких словах излагал свое мнение о положении императорской семьи, настаивал на необходимости скорейшего создания особого комитета для выяснения возможностей спасения ее и особенно подчеркивал, что в нужный момент монархия окажется без монарха.

Уезжая из Одессы в сентябре 1918 года, не думал я, что свижусь с отцом уж не в России, а в Сербии, где мы встретились совершенно неожиданно в 1921 году, не имея друг о друге никаких известий в течение двух лет.

Одесса произвела на меня почти то же впечатление, что и Киев, но в Одессе было значительно спокойнее, и порядка в ней было больше. Одесса, как и южная часть Украины, начиная от Кременчуга, была занята австро-венгерцами. Надо отдать полную справедливость немцам, что в занятой ими части порядка было куда больше, но население относилось к ним с опаской. Южнее Кременчуга порядка было меньше и население относилось к оккупантам не так, как к победителям, а по-прежнему, как к врагам. Но все же австрийцы вывели хамство, лущение семечек на вокзалах, а в вагонах давки не замечалось. Поезда ходили правильно. Пассажиры сидели в вагонах согласно купленным билетам, и в офицерские вагоны солдаты не пытались ломиться.

Особенно почтительно население относилось к венгерским частям, производившим очень хорошее впечатление своей выправкой и, как мне рассказывали, беспощадно расправляющимся с большевиками, бандитами всякого рода и бунтовавшими крестьянами, встречавшимися по пути во время движения их в глубину России.

По приезде в Киев я посетил Ф.Н. Безака, рассказал ему о своей беседе с Родзевичем, о его соображениях по поводу создавшегося положения, а также передал ему письмо моего отца. Ф.Н. Безак внимательно прочел его и сказал мне, что лично ответит моему отцу, так как этот вопрос настолько серьезен, что над ним нужно подумать… К глубокому сожалению, Ф.Н. Безак, вероятно, был настолько поглощен текущей работой, что ему было не до письма и предложений моего отца, так что подумать над ними он не успел, а падение гетмана и совсем прекратило его деятельность по укреплению монархизма в России.

8 сентября я получил приглашение явиться в немецкое Обер-командо, которое помещалось в ряде реквизированных домов в возвышенной части Киева, называемой Липками. Весь район, занятый командованием, был после убийства в Киеве большевиками фельдмаршала Эйхгорна забаррикадирован рогатками и проволочными заграждениями, на всех перекрестках улиц и въездах в Липки стояли усиленные немецкие посты, были устроены пропускные пункты, через которые по особым пропускам, и то в сопровождении дневальных, пропускалась публика, имевшая дела в Обер-командо.

Когда я туда явился, лейтенант В. встретил меня очень любезно и сообщил мне, что на мое имя получены две телеграммы, которые тут же мне передал, но не в подлиннике, а перепечатанными на машинке на листке бумаги с удостоверением их подлинности. Они были следующего содержания (в переводе):

1. Вольфсгартеншлосс 25.8.1918.

Г-ну корнету Маркову, гостиница «Прага», Киев

Г-н Магенер из Москвы войдет с Вами в связь.

Эрнст Людвиг, великий герцог Гессенский.

2. Дипломатическое представительство, Москва, 5.9.1918.

Г-ну корнету Маркову, гостиница «Прага», Киев

Г-н Магенер надеется быть через две недели в Киеве.

Хаусшильд-Магенер.

Я был несказанно счастлив, получив эти телеграммы. Значит, мои письма дошли по назначению так же, как и телеграмма, и произвели известное впечатление. Получение этих телеграмм доставило мне одну неприятность. Лейтенант В. очень заинтересовался моими советскими документами, которые были в надлежащем порядке, начиная с паспорта и бессрочной книжки, выданной тюменской милицией, и кончая приведенным выше протоколом и плакатом, который висел на двери моего номера в гостинице. Всего советских документов у меня было 17 штук. Так мне с того дня больше и не пришлось увидеть своих документов. То В. не было в Киеве, то я находился в Кременчуге; кончилось тем, что В. уехал в Германию и документы мои пропали. Зачем они ему понадобились, не знаю. Я очень сожалею, что у меня не сохранились в подлинниках эти действительно достопримечательные документы.

О личности Магенера никто в Обер-командо ничего определенного сказать не мог, хотя я и обращался к майору Гассе и Яроши, начальнику штаба Обер-командо. По моим расчетам, Магенер мог приехать в Киев не ранее конца сентября, и поэтому в ожидании его приезда я согласился принять предложенное мне место начальника бюро записи в армию, которое предполагалось открыть в Кременчуге. Я был очень счастлив, что получил место именно в Кременчуге, оттуда было всего лишь 8 верст до сделавшейся мне родной Белецковки, а также недалеко до Киева, с которым я должен был поддерживать связь. Одно лишь нарушало все мои расчеты – это неопределенность приезда Магенера, который мог случайно приехать и раньше срока, мог и запоздать. Я же не мог поэтому совершить предположенную мною поездку в Крым, где я хотел явиться к ее величеству государыне императрице Марии Феодоровне[89], проживавшей в то время в имении Харакс великого князя Георгия Михайловича, находившемся на побережье между Алупкой и Ялтой, для доклада ее величеству о совершенной мною поездке в Тобольск.

В середине сентября я выехал в Кременчуг совместно с назначенным мне в помощники подпоручиком лейб-гвардии Кексгольмского полка Н.Р. Грандмезоном, только что вернувшимся из германского плена, где он пробыл с момента