– И я не сбежал, – добавил Воята. – Портки сухие у меня.

Он заметил, как Еленка окинула взглядом его короб за спиной, видимо, зная, что Апостол туда не поместился бы. Но не огорчилась: слишком рада была видеть Вояту живым.

– Да уж он Нежку не чета, – хмыкнул Василий. – Отрок храбрый, это вся волость знает. Ещё когда по тому вашему мужику стал псалмы читать, что был волком уяден…

Воята переменился в лице, надеясь, что за усердным жеванием этого никто не заметит. Знал бы он в тот давний вечер, когда просил у отца Касьяна позволения читать по памяти Псалтирь по Меркушке, кто был тот зверь!

Колдовству учиться… Дела ему больше нет. Но тут вспомнилось: «Ты теперь не только с книгой, а с любым духом сможешь разговаривать». Уж не стал ли он, после встречи со Страхотой, и в самом деле колдуном!

Когда пришли в Песты, Еленка засуетилась, стала жарить яичницу, поставила варить кашу – отпускать Вояту шагать семь вёрст до Сумежья на голодное брюхо она отказалась. Увлечённая хлопотами, ни о чём не спросила. Только когда Воята уже принялся за яичницу, Еленка, стоя рядом, будто мать, сказала с нарочитой лёгкостью:

– Бог с ним, с тем Апостолом. Может, черти его унесли, а нам без него и лучше.

– Книгу Божественную черти унести не могут, – наставительно ответил Воята. – Я её видел.

– Кого?

– Книгу. Апостол. В руках держал.

– Где же ты нашёл? – изумилась Еленка.

– Ровно там, где ты положила. Страхота зачаровал, чтобы никто помимо его воли Апостол найти не мог. Сам отец Касьян приходил туда, искал, да ушёл ни с чём.

Понимая, что едва ли ему представится случай рассказать об этом приключении кому-то ещё, Воята изложил события ночи во всех подробностях. Еленка слушала, ловя каждое слово. Собственная его мать едва ли смогла бы принять всё это ближе к сердцу. Когда он говорил о Страхоте, у Еленки снова в глазах заблестели слёзы, но она справилась с собой.

– И я вот что смекнул, – сказал Воята, пересказав содержание записи попа Хоритана. – Отец твой, Македон, должно быть, тоже пытался Великославль вытянуть. Была пятница великая Ульяния и с нею Девятуха – так? Видели люди над озером змия огненного – так? Только цепь золотую увидел да голос тот услышал один только батюшка твой. А он того и ждал. Затем туда и пошёл. Не берёзки же завивать! Потянул он за ту цепь со всех своих сил… да не вытянул. Сил не хватило, только сердце надорвал. Оттого и был синий, как утопленник, а никаких ран не имел.

Еленка поднесла к носу конец передника, пытаясь удержаться от рыданий. Думали, будто злодей какой отца Македона удавил, потом пошёл слух, будто зверь ему горло перервал, но то, что случилось на самом деле, никому не могло прийти в голову. Разгадку тайны смерти своего отца Еленка держала в руках, но унесла и спрятала, так в неё и не проникнув.

– В тот день Тёмушке как раз десять годочков исполнилось бы… – ломким от слёз голосом сказала Еленка. – Исполнилось… она ведь жива… была…

– И будет! – заверил Воята.

Странно дело: обо всякой девке можно сказать, жива она или нет, но не о Тёмушке. У лешего она была и живая, и нет. Денька три она после того побыла в белом свете – истинно живой, а сейчас она снова и живая, и нет…

– Погоди. – Воята нахмурился. – В тот день? Девятуха была, это же несколько дней до Петрова дня.

– Четыре или пять.

– Почему же её именины на две недели раньше?

– Отец так решил. Её отец, – шмыгнув носом, уточнила Еленка, и в её глазах опять засверкал гнев. – Тогда баба Ульяна к нам пришла, давай, говорит, я крёстной ей стану, я и хотела её Ульяной окрестить, а он не дал. Бабу Ульяну обругал, дескать, слоняется тут, незвана-непрошена, а сама невесть какого роду… Тётку Христину в крёстные позвал, а нарёк так, будто дочка на две недели раньше родилась. Зачем – не знаю. Не спросила я. Он и так злой был как волк, что дочка, а не сын… Дитя малое, да своё родное – чего взъелся? Одно слово – двоедушник! Лихота, а не человек!

Еленка продолжала вполголоса бранить мужа, но Воята перестал слушать. Тёмушка родилась в Девятуху – а может, в ту самую, какая тоже приходилась на Ульянию великую, но это Еленка едва ли уже помнит. Так или нет – Девятуха ее в белый свет принесла… так может, Тёмушка как-то нужна для того, чтобы Девятуха свою силу явила? Но тогда нужна и какая-то другая женщина, в которой сила Ульянии великой…

Тёмушку надо вернуть. Обойдя большой круг, мысли Вояты вернулись к тому, с чего начинались. И для него самого это нужно, и для Еленки, а может, и для Великославля. Но для этого требуется батожок рябиновый, а его отец Касьян не отдаст, пока не получит Апостол. Отдать же ему Апостол… потерять Великославль.

Погружённый в свои мысли, Воята очнулся, только когда Еленка тронула его за плечо. Перед ним стояла миска горячей пшёнки, а в ней сверху в углублении золотилась лужица коровьего масла.

– Так что же теперь… с Тёмушкой? – повторила Еленка свой вопрос. – Коли Апостол ты нашёл… не отдашь… ему?

Жажда получить назад дочь боролась в ней с давней привычкой противиться всем желаниям мужа: ни разу ещё они не приносили добра ей и дочери.

– Да отдай ты ему Апостол, – деловито посоветовала над ухом Марьица. – Ты ведь уже всё нужное прочёл!

– Отдам – и он прочтёт, – ответил вслух Воята. – И уж он тогда из шкуры выпрыгнет, лишь бы город навек погубить.

– Если три книги у него в руках соберутся – над Смоком он власть заберёт, – вмешался в разговор ещё один голос, и Воята с изумлением узнал голос Страхоты. – Две уже у него – Евангелие да Псалтирь. Третьей не хватает.

– Над Смоком власть заберёт? – Воята уставился под потолок избы, хотя знал, что своих собеседников всё равно не увидит. – А ты, к слову сказать, как здесь оказался-то?

– Ты меня блинами накормил? – Судя по голосу, невидимый собеседник ухмыльнулся. – Теперь и я при тебе побуду.

– Привязался, нечистый дух! – возмущённо заверещала Марьица. – Изыди! Скажи ему, чтобы изошёл! Отродье сатанинское!

– Ты, мышь летучая! – грубовато прикрикнул на неё Страхота. – Не лезь, а то крылышки общиплю!

– Я Архангелам пожалуюсь, вот увидишь, они тебя…

– Тише! – Воята прикусил губу, чтобы не засмеяться.

К ангелу