– Спасибо, но у меня уже есть один, – отвечает Мерит. – А вы просто генетический материал.

– Да, но, надеюсь, очень классный и нереально качественный генетический материал, – шутит Уайетт.

– Ничего не могу сказать, – отвечает Мерит. – Похоже, у нас не слишком много общего.

– А вот тут ты ошибаешься, – ухмыляется Уайетт. – Мы с тобой оба любим твою маму. – (Мерит крепко сжимает губы.) – И я тоже знаю все слова из мюзикла «Гамильтон».

– Вы серьезно? – У Мерит округляются глаза.

– Нет. Впрочем, я могу с запинками, но совершенно потрясающе спеть первую песню, – говорит Уайетт и уже серьезнее добавляет: – Я знаю, ты этого не хотела. Знаю, тебе сейчас кажется, будто земля уходит из-под ног. Но верю, что у нас с тобой наверняка найдется кое-что общее. Я понимаю, для тебя будет унизительно, если я вдруг захочу спокойно войти в твою жизнь, рассчитывая на то, что ты станешь относиться ко мне с бо́льшим пиететом, чем к любому прохожему на улице. Я не питаю иллюзий насчет того, что ты сразу будешь смотреть на меня как на друга. Но надеюсь, ты дашь мне шанс со временем стать им. – Уайетт шарит в кармане в поисках телефона. – Ой, и вот еще что у меня есть.

Прокрутив фотографии, он находит одну с богатой цветовой гаммой старых снимков «Кодака». На фото мальчик с характерными золотистыми волосами и кривоватой улыбкой сидит на ступенях каменного здания рядом с бернским зенненхундом.

Уайетт хочет показать собаку, которая была у него в детстве, но мы с Мерит смотрим только на изображение юного Уайетта – круглолицего, пухлого мальчика, с толстыми щеками и намеком на двойной подбородок.

– Не уверен, что страсть к породистым собакам заложена в генетике, но… – начинает Уайетт.

– Сейчас вы выглядите совсем не так, – говорит Мерит, забирая у него телефон.

– Да. – Уайетт бросает взгляд на экран телефона и пожимает плечами. – Полагаю, что да. Я всегда был крупным для своего возраста, по крайней мере, тогда из вежливости это именно так называли. Когда стало ясно, что я дерьмово играю в регби, я вынужден был найти место, где мог бы прятаться от тренера. Он никогда не заходил в библиотеку в школьном кампусе. Я уверен, он в жизни не прочел ни одной книги. Он – нет. А вот я – да. О пирамидах, мумиях и династиях фараонов.

Я во все глаза смотрю на Уайетта, ведь я привыкла считать его идеальным, а оказывается, он отнюдь не всегда был таким.

Мерит увеличивает фотографию, явно желая рассмотреть получше, чтобы поверить. Она сидит затаив дыхание, и я вижу, как у нее в мозгу все наконец встает на свои места: «Вот, значит, откуда я такая».

– Люди меняются. – Уайетт смотрит в мою сторону, но по-прежнему обращается к Мерит. – Сейчас ты можешь со мной не согласиться, но иногда очень полезно помнить, кем ты когда-то был.

У меня начинает щипать глаза. Эта фотография не только дала Мерит возможность почувствовать историю, но и сняла камень с моей души.

Мерит возвращает Уайетту телефон.

– Я любил эту собаку, – задумчиво произносит Уайетт. – Я хотел назвать пса Нармером в честь фараона, объединившего Верхний и Нижний Египет. Но формально это был пес моего брата. Поэтому его назвали Бейли. – Рот Уайетта печально кривится. – Как прозаично!

– А вы когда-нибудь слушали подкасты? – спрашивает Мерит.

Оливковая ветвь.

– Нет.

– Я слушала один под названием «Самая странная вещь, которую я узнал на этой неделе». Подкаст потрясающий. Там есть эпизод о том, как можно поседеть за одну ночь, об олене, который жрет людей, и о смерти от черной патоки. А еще там рассказывали о монахах, превративших себя в мумии. Я могу прислать вам ссылку.

– Я был бы тебе весьма признателен, – с серьезным видом кивает Уайетт.

Широкая улыбка совершенно преображает лицо Мерит.

– А знаете, я недавно начала играть в теннис. Тренер говорит, у меня врожденные способности.

– Спорим, что да. Когда я был в твоем возрасте, в интернате меня считали лучшим игроком в теннис в одиночном разряде.

– Правда?

– Да, – отвечает Уайетт и, слегка замявшись, добавляет: – Я уже давно не брал в руки ракетки. Быть может, как-нибудь покажешь пару новых приемов?

– Быть может. Как-нибудь.

Я наблюдаю за их разговором, который напоминает игру в американские шашки: красная шашка ест черную, и наоборот, пока у каждого игрока не оказывается полный набор шашек противника. Проходит час, затем – другой. Интересно, а что сейчас делает Брайан? Наверное, сидит и переживает, что какой-то незнакомец крадет у него дочь.

И тут, точно по волшебству, дверь открывается и на пороге появляется Брайан. Уайетт моментально вскакивает с качелей. Внезапно я понимаю, что то место, где я сижу, прижавшись спиной к стене, равноудалено от обоих мужчин.

Брайан, стиснув зубы, смотрит на Уайетта. Впрочем, на Уайетта грозные взгляды не действуют. Он остается совершенно невозмутимым. Это чем-то напоминает соревнование у парней, кто дальше помочится. Даже Мерит, не удержавшись, переводит взгляд с одного на другого.

– Уже поздно, – обращается Брайан к Мерит. – Завтра утром тебе будет не встать.

Мерит послушно поднимается с качелей.

– Надеюсь, у нас еще будет возможность продолжить с того места, где мы остановились, – говорит Уайетт.

Я вижу, что Мерит мучительно соображает, как лучше поступить. Пожать Уайетту руку? Обнять? Ни то ни другое?

Но Уайетт уже спускается крыльца, покидая владения Брайана и избавляя Мерит от необходимости принять решение.

– Ну ладно, – смущенно произносит Брайан. – Спокойной ночи.

Я делаю шаг в сторону Уайетта, однако Мерит хватает меня за руку:

– Ты ведь не бросишь нас снова?

Мы с Брайаном еще не обсуждали, где я буду жить, если останусь. Но выражение лица Мерит такое бесхитростное, такое беззащитное. Ведь я только что к ней вернулась. И не могу сразу ее покинуть.

– Нет, – отвечаю я, как будто ничего другого и не планировала. – Конечно не брошу.

При этих словах Брайан уходит в дом. Мерит, помахав Уайетту, следует за Брайаном и уже на пороге поворачивается:

– Приходи пожелать мне спокойной ночи.

Уайетт одиноко стоит под куполом звезд.

– Прости, – шепчу я. – Я должна…

– Знаю. Все понятно. – Он вынимает из кармана ключи от арендованного автомобиля и подкидывает их в воздухе. – Этим вечером Мерит ты нужна больше, чем мне. И я готов поделиться.

– Ты не умеешь делиться.

– О’кей, что есть, то есть, – соглашается Уайетт. – Я готов поделиться хотя бы на этот раз. Но с первыми лучами солнца я разобью бивак здесь, у тротуара.

Уайетт идет по дорожке в сторону улицы. Внезапно он поворачивается, на губах его играет счастливая улыбка.