в твоей жизни идёт кувырком. Впервые вижу, чтобы приплыл сначала варвар, а потом его судно, — отец делает первый шаг мне на встречу. Великий шаг. Тот, что дарует прощение. Внутри что-то рухнуло. Сам шагаю вперёд, сам сгребаю в объятия строгого старика. Двое варваров накидываются на нас с разных сторон. С трудом узнаю в этих взрослых мужчинах своих младших братьев. Все вчетвером пытаемся скрыть слезы, пряча лица на плечах друг у друга. Толкаемся, со стороны можно решить, что деремся. Будто три лобастых щенка, наконец, смогли сбиться в стаю.

— Дурак ты сын. Никогда не ценил того счастья, что было в руках. Я бы остыл. Простил бы тебя к концу лета. Ты бы знал.

— Зато я получил всё, о чем только мог мечтать. У меня есть Марцелла и дети.

— Счастлив?

— Только теперь, па. Ты не смотри, что она черная ведьма.

— Я и не смотрю. Хорошая жена. Только ты бережешь ее плохо. Я уж думал вдова твоя. Таких сыновей тебе подарила! Такую дочь! И ни одной ленты, ни одной ниточки бус!

— Она их не любит. Носит или штаны, или черные платья.

— Я уже прикупил сундучок для невестки и внучки. Там и платья, и ленты, и бус полно. Вон братья твои расстарались, пошили им шубок из норки. Приедет, одарим. А внукам я приготовил топоры и карту тролличьих нор.

— Сам и уговаривай их это носить!

— Уговорю, уж поверь.

С трудом мы расцепили объятия. Зачем я так долго не возвращался домой? Ведь мог. Или не мог? Может быть, должно было наступить это время? Не знаю.

Вместе мы садимся за стол. Многие норовят подойти ко мне, потрепать по плечу, напомнить свои имена. Многих из собравшихся я и не знаю. Народились, выросли за столько-то лет.

В глубокую миску льется варево из котла. Похлёбка из рыбы пахнет детством и родиной. Простая, немудреная, пресная. Такую никогда не посмеют подать в ресторане. Не увидишь ее и в нашем с Марцеллой доме. В ней ни перца, ни трав, только рыба и соль родного берега. И нет ничего вкуснее на всем белом свете. Хлебаю, пытаясь изо всех сил сдержать слезы, что проступают у меня на глазах.

— Где был сегодня, сын, что видел? — спрашивает отец меня как всегда раньше.

— Баловался. Добыл своим деткам замки, — варвары смолкают и только отец сердито ударяет кулаком по столу.

— Напрасно! Дети сами должны воротить свои судьбы! Иначе ценить того, что падает им в рот, не будут. Ласточки и то перестают совать в клюв своим детям мух, когда те сами могут прокормиться.

— С замками предстоит много возни. Там только стены. Ни людей нет, ни скота, ничего.

— Погоди. За́мки? Не замки́?

— Ага. Говорю же, баловался. Ходил в поход на драккаре с другом. И вот, добыл четыре штуки. Можно мне ещё супа?

— Все у тебя навыворот, сын. Мог бы и дома им на родном берегу построить.

Глава 49

Месяц спустя — Настя

Приличной домашней хозяйки, строгой матери, хорошей жены из меня не получилось. Увы! С этим просто придется смириться. Ребенок разбалован дальше некуда. Носится по всему замку, катается на сомнительных агрегатах, которые без конца клепает ему Федор Игнатьич из всего, что под руку попадется.

В замке починено все, даже то, что не было сломано. Домовик работает без устали. Муж с этим просто смирился и иногда специально что-то ломает. Лишь бы до его кабинета не добрались руки гениального мастера, как он называет сумасшедшего домовика. Джинны меня сторонятся, обходят стороной. Думаю, это муж им приказал, ревнует. По миру обо мне расползались весьма странные слухи. Изредка до меня их доносят служанки, сопровождая робким хихиканьем. Здесь считают, что я недобрая фея. Ночная и очень опасная. Никак не могу понять, с чего они это взяли? И почему здесь принято бояться домовых духов? Ну да, те иногда душат во сне спящих хозяев, чтобы предупредить о грядущем. Но ведь не до конца, верно? Так что можно и не боятся.

Мария Федоровна вообще чистый ангел. С этим даже Клаус согласен. Милый огр теперь часто с ней воркует на кухне. Федор Игнатьич ревнует, злится и подстраивает управляющему всяческие мелкие пакости. То половник заклепает, то конюшенного духа взбудоражит, а то и вовсе подговорит банника добавить во все мыло зеленку. Шутит. Мария Федоровна его, конечно, за это ругает, но не слишком напористо. Ей такое внимание двух мужчин сразу до ужаса льстит. Довольная домовая — полные закрома лакомств, так что я не особенно лезу в их отношения. Пускай шалят, пока это вреда никому не приносит.

Кошик разъелся до невероятных размеров, летать он больше не может, даже если б хотел. Но он и не стремится к полетам, перекатывается из угла в угол кухни, раскормленный на домашнем варенье. Кругленький, лапки торчат в разные стороны, пузо уже не прикрыть даже крыльями.

Чувствую, я и сама скоро стану точно такой же шарообразной. И дело совсем не в еде. Просто… Сначала я не подумала, разум затмила страсть. Потом уже было поздно. Чует мое сердце, через девять месяцев, уже даже меньше, нас ждёт пополнение. На свет родится новый дракон. Или дракониха. Но я все же надеюсь на фею. Перелопатила все книги в огромной замковой библиотеке. О таких связях, как наша, нет ни словечка. Какие могут родится дети от связи дракона и феи, похоже, не знает никто.

Только Мария Федоровна улыбается мне все более ласково, нет-нет, да и пройдется своей теплой шершавой ладонью по волосам. Знает. А, может быть, чувствует. В один из вечеров домовая отозвала меня в кухню.

— Первенец завсегда в отца идёт, второй в мать. Ну а третий половина на половину.

— Куда мне столько детей?!

— Тут уж как сложится, но первенец точно будет дракон, не сомневайся. Муж счастлив твой будет. Когда расскажешь ему?

— Я боюсь…

— Нашла, чего боятся, счастье под сердцем носишь. Скажи, пусть порадуется, крылатый.

Целый день я не решалась подойти к мужу. Вдруг ошиблась? Да и вообще. Ходила из угла в угол по замку, пару раз наткнулась на джиннов. Те сразу же со свистом и лёгким дымком исчезли в своих лампах. Посоветоваться не с кем.

Перетряхнула свою сумочку, ничего толкового не нашла. Хоть бы там завалялся пророк аптечного производства! Как узнать без врача, да или нет? Даже не знаю, на какой ответ я больше надеюсь.

К лекарю, что ли, спуститься в подвалы? Он,