вас слышать, – отозвался у меня в ухе бархатисто-мягкий голос. – Признаться, с нетерпением ждал вашего звонка! Нас тут совсем замучили проверками, расследованиями… Надеюсь, у вас хорошие новости?

– Да, – машинально кивнула я, глядя на воодушевленные лица друзей. – Новости есть.

– Ни секунды не сомневался в ваших способностях, – живо отреагировал издатель. – И?

– И…

Я подняла взгляд на сидевшего напротив отца Вениамина. Он успел передать заснувшую Машу Косте и теперь, приосанившись и чинно положив руки на колени, ждал, когда же я озвучу нашу сенсацию. В слепящем свете костра я не видела его глаз, зато ясно улавливала напряжение, сковавшее грузную добродушную фигуру. И вдруг…

Ясно и четко, будто наяву, передо мной предстала жизнь этого человека – то, какой она еще была сейчас, до моего эпохального объявления. Вот отец Вениамин стоит на пороге церкви, мирно беседуя с прихожанами. А вот Маша со всей своей непосредственностью бросается ему на шею, и оба заливисто хохочут. Потом священник тихо бродит по кладбищу, помогает ухаживать за цветами, с энтузиазмом обустраивает здание воскресной школы… А как он отреагировал на мое желание провести в Лесном фестиваль памяти Боба? «Зачем ворошить прошлое»…

Мне словно обухом по голове вдарило. Говоря о том, что Бориса Аникеева нет на свете, отец Вениамин не покривил душой. Боб – порывистый, доверчивый, эмоциональный, несвободный – действительно умер. Ушел в небытие тем холодным туманным сентябрем восемьдесят седьмого года. И, утверждая обратное, я отниму еще одну жизнь – у человека, которым он был теперь. Спокойную, мирную жизнь, наполненную служением людям.

– Рита! Да что ж такое, окаянная связь… Рита, куда вы пропали? – уже чуть ли не кричал мне в ухо беспокойный голос. – Вы хотели сообщить что-то важное, ведь так?

– Да… – Я помедлила и, собравшись с духом, выпалила то, что должна была сказать: – Владимир Яковлевич, я хотела принести вам свои извинения. Я не смогла выполнить ваше задание, не нашла Бориса Аникеева. Я не справилась, и теперь…

– Что за ерунда? – резко оборвал меня голос в телефоне. – Рита, если нужно, побудьте еще в Лесном, я оплачу все расходы. Не отчаивайтесь, ищите, Борис Аникеев жив…

– Бориса Аникеева нет на свете, – веско произнесла я, оборвав его на полуслове, и физически ощутила, как сидевшие вокруг меня люди обратились в каменные изваяния. – Его нельзя найти, потому что его не существует. Моя профессиональная несостоятельность стала очевидной, и в этих условиях мне не остается ничего иного, кроме как уволиться. А положенные мне деньги пусть уйдут в счет погашения расходов на командировку.

– Рита, да вы спятили! – Телефон возопил так, что я подскочила на месте. – Немедленно возвращайтесь, мы все вас ждем! Бог с ним, с Аникеевым, забудьте об этом! Вы просто обязаны возглавить журнал, и отказ не принимается! Кто спасет наше издание, как не вы?

– Нет, – я почувствовала, как горло сжало спазмом, а к глазам подступили слезы, – я ухожу. Просто поняла, что все это время занималась не своим делом. У вас ведь осталось мое заявление об увольнении? Дайте ему ход. И, кстати, могу порекомендовать вам человека, бесконечно преданного работе и журналу. Катюша, младший редактор. Она разделяет мои взгляды на развитие издания и наверняка сможет вытянуть его из ямы… Я помогу, если потребуется. Но на этом все. Удачи.

И я отключилась.

Обступившую нас тишину можно было резать ножом. Густая, плотная, она будто колпаком накрыла нескольких человек, замерших у потрескивавшего костра.

– Рита, ты сошла с ума! – Костя первым пришел в себя, вручил Машу обомлевшей Ире и, вскочив на ноги, в два прыжка одолел расстояние до меня. – Отказаться от всего сейчас, когда у тебя в руках такая сенсация! Ты заслужила эту должность, ты взяла интервью, написала чудесный материал… Немедленно перезвони издателю, объясни ситуацию!

– Нет, – сквозь слезы я слабо улыбнулась Косте. – Я уже все ему объяснила.

– Да, – упрямо возразил он, суетливо заметавшись у костра с распечатанными листками в руках. – Вот, посмотри, это ведь ты написала! И хорошо написала, талантливо, даже меня проняло! Не надо храбриться, я же вижу, ты плачешь! Звони!

– Нет. – Я поднялась с места и, смахнув слезы, решительно выдернула листы из рук Кости. Миг – и они полетели в костер. Как завороженная, я уставилась на пожираемые пламенем буквы и слова, потом, встряхнувшись, подняла глаза на отца Вениамина. – Простите меня. Я не имела права вторгаться в вашу жизнь, тревожить ваших близких. Спасибо вам за доверие, но… Я не могу допустить, чтобы это интервью увидело свет. Обещаю, я удалю диктофонную запись и все файлы с этим материалом на своем компьютере. Если однажды вы решитесь нарушить молчание – так тому и быть. Но от меня о вас не узнает никто. Обещаю.

– Сумасшедшая! Не смей ничего удалять! – бросил Костя срывающимся голосом и в бессилии поднял взгляд на отца. – Ну что ты молчишь? Ты понимаешь, что происходит?

– Кажется, да, – еле слышно промолвил священник.

– А ты, – Костя кинулся к Алику, – что сидишь? Ты ведь так ее любишь, сам недавно живописал, Ромео! И что теперь, позволишь ей так просто погубить свою карьеру? Она ведь талантлива – и должна писать! Эх…

Костя схватился за голову, а я, развернувшись, быстро зашагала прочь. Сейчас мне отчаянно требовалось побыть одной. Пережить снедавшие меня обиду, безысходность, тоску… Да, я погубила свою карьеру. Отказалась от того, ради чего терпела насмешки, рисковала, выворачивала душу наизнанку. Выбросила единственный, возможно, шанс доказать окружающим – и себе самой, – что я чего-то да стою. Но поступить иначе я не могла. И объяснить свои мотивы Косте тоже.

Я шла и шла вперед, не разбирая дороги… Судя по несшимся мне вслед возгласам, сидевшие у костра пришли в себя и теперь активно обсуждали мой поступок. Я не рассчитывала, что меня поймут, но что-то в этом тихом «Кажется, да» отца Вениамина вселяло надежду…

Не знаю, сколько я простояла одна, с наслаждением подставляя опухшее от слез лицо почти осенней прохладе. Но вот сзади послышались мягкие шаги, и меня обвили за плечи крепкие руки.

– Куколка, не плачь. – Алик нагнулся, положив голову мне на плечо. – Все наладится…

– Ты не осуждаешь меня? – тихо произнесла я, уже зная ответ.

– Конечно, нет. Милая, я принял бы любое твое решение. Но удивился бы, если бы ты поступила иначе. – Алик мягко развернул меня в объятиях и, коснувшись губами моих губ, откинул прядь с моего лица. – Куколка, по-моему, мы слишком задержались в этих краях… Не пора ли нам вернуться домой?

– Конечно. – Я с нежностью погладила его по