Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждое утро, затолкнув Жульку за пазуху, он выбирался из своей берлоги и шёл в храм помолиться о Машиной душе. Трудность заключалась в том, что Жульку приходилось прятать от бдительных церковных старушек, но Борис Семёнович пребывал в уверенности, что Маше приятно видеть, как заботливо он относится к её любимой собачке — такой же старой и беззубой, как и он сам.
С некоторых пор Борис Семёнович предпочитал делить своё существование на два этапа: до и после. «До» — он работал технологом на обувном производстве, в семидесятых годах вступил в партию, в девяностых разорвал партбилет и записался в либералы, чтобы вскоре полностью разочароваться в политике. В эпоху «до» были устремления, ожидания, ссоры и примирения с Машей, по вечерам телевизор, по субботам пивко, из-за которого Маша ела его поедом.
А «после» его жизнедеятельность шла по кругу: церковь — улица — дом и снова церковь. Но странным образом именно в этой реальности он научился смиренно подбирать малые крошечки радости, наподобие блеска куполов под серым небом или переливов колокольных звонов, проникающих в самые глубины души и тела.
Если бы в молодости кто-нибудь заявил, что член комсомола, ударник коммунистического труда, студент-вечерник Борис Спиридонов станет класть поклоны перед иконами, то он, пожалуй, покрутил бы пальцем у виска, а то и задумался над коротким хуком под дых. В советские годы обозвать молодого парня верующим было равносильно признанию извращенцем.
Перелом в сознании произошёл на девятый день после Машиной смерти, когда её подруги потащили его подать записочку об упокоении. Хотя ноги служить отказывались, ради Машиной памяти он побрёл в церковь с ощущением неясной надежды на чудо. Кто знает, что там, откуда никто не возвращался? Вдруг Бог и вправду есть? Глянет на него с небес Машиными глазами, покачает головой и шепнёт: «Опять пива купил.
Смотри, посадишь себе почки, пожалеешь, да поздно будет!»
Маша скончалась в ноябре, когда поздняя осень налипала на подошвы чёрными полусгнившими листьями. Моросил дождь, и Борис Семёнович радовался, что может плакать в открытую, не скрывая своих слёз, что колом забивали грудь и горло. Люди на паперти крестились на надвратный образ. Поддаваясь общему порыву, он тоже сгрёб в кулак промокшую кепку. Креститься не стал, но голову преклонил.
«Иди, иди, поставь свечку перед распятием», — заторопили подружки жены Таня и Сима. На Тане был белый платочек в зелёный горошек, а Серафима куталась в пёструю шаль с бахромой.
Борис Семёнович до сих пор удивляется, отчего запомнились такие подробности бабских нарядов. Спроси, в чём хоронили Машу, — не скажет, а платочки врезались в память.
Полутёмная церковь с островками горящих свечей и неясными ликами на иконах в тот момент представляла собой terra incognita. В дальнем углу стояли две девушки. Молодой человек, присев на корточки, скатывал коврик перед амвоном. Задрав голову, Борис Семёнович глянул вверх, под купол, и его внезапно окатило голубоватым рассеянным светом из стрельчатых окон.
— Молись под праздник Архангела Михаила, — негромко произнёс над ухом чей-то мужской голос.
Борис Иванович медленно обернулся, перехватив взгляд молодого человека.
— Что вы сказали?
Тот недоумённо пожал плечами:
— Ничего.
Это уже потом Борис Семёнович прочитает в церковном календаре строки, заполнившие оглушительную пустоту в груди:
«Молись под праздник Михаила Архангела 19.09 (Чудо в Хонех) и под 21.11. его память, т. е. под Михайлов день, — молись, ибо Архангел Михаил под свои праздники ночью находится на берегу долины огненной и опускает правое крыло в геенну огненную, которая в это время гаснет.
Молись под эти ночи, и Он услышит молитву просящего, называя усопших по имени, и проси, чтобы Он вывел их из ада. Помяни родных, знакомых и близких, называй их имена, добавляя при этом (и сродников по плоти до Адамова колена)»[37].
Второй раз Борис Семёнович пошёл в церковь на сорок дней, где с удивлением осознал, что одиночество имеет свойство полностью растворяться в словах молитвы. Мало того, Борис Семёнович почувствовал на своём плече дружескую руку! Ещё, помнится, подумал, как был слеп, не принимая во внимание простую аксиому: чтобы получить поддержку, надо обратиться к тому, кто может помочь.
С тех пор каждое утро начиналось с дороги в храм, откуда на обратном пути он заходил в скверик и мирно сидел на лавочке, грея за пазухой старушку Жульку.
* * *
Почуяв свежую кровь, крошечная собачка испуганно подвывала. Сдёрнув с шеи льняной шарф, Рита приложила его к лицу старика и оглянулась в поисках помощи. Слава Богу, к ним неслись мамочки с колясками. И та, что кривила губы от запаха старика, протянула свежий детский памперс.
— Возьмите, он хорошо впитывает.
— Мы уже вызвали полицию, — другая мамочка теребила в руках телефон, — я как раз делала селфи и всё засняла! Представляете, какая удача!
— Действительно, — пробормотала Рита.
— Не надо полицию. — Старик перехватил памперс из Ритиной руки и сплюнул туда багровый сгусток. — Я пойду домой.
Он дрожал мелкой дрожью и беспрерывно моргал.
— Вам нужен врач, — запротестовала Рита, — у вас сломан нос!
— Срастётся.
Опираясь на скамейку, старик встал на ноги и растопыренной ладонью прижал к груди собачку. Съехавшая набок шапка приоткрывала грязные спутанные волосы и порванный ворот синего свитера.
— Подождите! — Рита схватила его за рукав. — Этих парней надо найти и наказать!
Он опустил голову и с видимым усилием прошамкал кровавыми пузырями:
— Они уже наказаны. Разве может нормальный человек творить зло?
* * *
— Рома, а ты мог бы ударить человека?
В ожидании ответа Рита напряглась, хотя на сто процентов знала, что услышит.
Сын поднял голову от тетрадки:
— За что, мам?
— Просто так.
— Что я, дурак, что ли?
Осмысливая, он помолчал и снова опустил глаза на примеры по математике. Ручка в его руке на несколько мгновений зависла в воздухе, а потом уверенно вывела восьмёрку.
«Тот парень, что ударил, наверное, тоже не дурак, — подумала Рита. — Просто он пустой внутри. У него нет ни совести, ни чести, одна оболочка. Интересно, кто его родители и что они знают о своём сыне?»
Пригладив волосы, она взглянула на часовую стрелку, подбиравшуюся к семи вечера. Вот-вот придёт Никита, а она совершенно выбита из колеи. Ещё повезло, что удалось собрать все выпавшие из сумки письма. Один конверт оказался подмокшим от снега, но будем надеяться, что адресат не предъявит претензий, иначе не миновать беседы с начальством.
Надо встать, развести тесто