единственный, кто не дрогнув повторил не раз сыгранное «скерцо» и организовал совершенно беззаконное снятие с высокой должности и расстрел самого талантливого организатора не только военной промышленности, но и политического проекта по переустройству республик — могущественного, но доверчивого к друзьям-товарищам Лаврентия Берии.

Хрущёв, став хозяином страны, удалил как можно дальше и поставил как можно ниже всех, кто мог сказать лишнее, напоминать одним своим видом о подлых делах недавнего прошлого или укорять его своими звёздами на погонах и груди. В их числе отправленные на пенсию, полные сил маршал Георгий Жуков, адмирал Николай Кузнецов и другие жертвы «послесталинского» культа весьма недалёкой, но полной коварства личности Никиты Хрущёва.

Краткое содержание

В 2023 г. исполнилось 70 лет с момента расстрела маршала Лаврентия Павловича Берии, но до сих пор не предпринята попытка объективного исторического анализа его вклада в сталинские репрессии и научно-технические достижения СССР в контексте всей советской эпохи. В бессчётном количестве работ, посвящённых репрессиям, до настоящего времени не поставлен вопрос о персональном вкладе в них представителей сталинского окружения. В монографии впервые предпринята попытка количественной оценки жертв репрессий с учётом структур, подчинявшихся непосредственно Лаврентию Берии и «хозяину» Москвы, а затем Украины — Никите Хрущёву. Результаты получились неожиданными: тот, кто громче других кричал на всю страну «Держи вора!», стал абсолютным «чемпионом» террора. Согласно исследованию, с некоторой долей условности, на счёт Лаврентия Берии с натяжкой можно отнести около 144,7 тыс. жертв, в то время как Никита Хрущёв причастен к гибели порядка 682,4 тыс. человек.

Стоит ли при анализе жертв сталинского режима ограничиваться только репрессиями? Например, чем подписи членов Политбюро под расстрельными списками отличаются от подписей наркома обороны и начальника Генштаба на Директиве № 1 от 21 июня 1941 г., которой фактически был запрещён в течение четырёх часов ответный огонь после начала войны? Сюда же можно отнести преступное решение о запрете отвода войск из Киева и Харькова, где наши безвозвратные потери вскоре составили порядка 616,3 и 170,9 тыс. чел. соответственно. Категорическое несогласие начальника Генерального штаба Г.К. Жукова отстаивать Киев любой ценой стоило ему должности. Очевидно, что поддакивающие Сталину главнокомандующий войск Юго-Западного направления маршал С.К. Тимошенко и первый секретарь Украины, член Военного совета и Политбюро Н.С. Хрущёв не могли не понимать, что вождь в начале войны не имел военных навыков, а потому следовало всеми силами поддерживать «мозг армии» — Генеральный штаб.

Главный на сегодня «сталиновед» О.В. Хлевнюк поставил точку в спорах о степени участия Сталина в репрессиях, доказав, что его управление репрессиями и спецслужбами было абсолютным. Но этот обоснованный вывод не освобождает от ответственности всех участников принятия преступных решений и, в первую очередь, членов Политбюро 1937–1939 гг. Молотова, Ворошилова, Калинина, Кагановича, Андреева, Микояна, а с 1939 г. — Жданова и Хрущёва. Берия не был членом Политбюро (до 1946 г.), не визировал расстрельные списки на 43,6 тыс. чел.[568], которые по роду своей номенклатурной службы были «удостоены» высочайшего внимания перед расстрелом. В соответствии с логикой ответственности за террор каждого на своём месте, нельзя не обвинить Политбюро тех роковых лет в выработке и проведении в жизнь кровавых чисток. Иначе как историческим парадоксом не назовёшь незапятнанность имён этих высокопоставленных пособников террора.

Ударно на поприще репрессий поработал также бывший нарком обороны (1934–1940), а при Хрущёве — председатель Президиума Верховного Совета СССР, не запятнанный в глазах народа маршал Климент Ефремович Ворошилов, оказавший всемерное содействие НКВД в обезглавливании собственной армии. Это преступление явилось мощнейшим стимулом для нападения Гитлера. Начальник Генерального штаба в 1942–1945 гг. маршал Александр Михайлович Василевский писал: «Без тридцать седьмого года, возможно, не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл»[569]. Фюрер потирал руки, узнав радостную для себя новость о массовых казнях генералов и маршалов, создающих реальную угрозу не только для врагов, но и для собственного «властолюбца», жаждущего вписать своё имя в историю государства Российского любой ценой.

До сих пор Политбюро не предъявлен счёт и за роковое равнодушие к якобы неверию Сталина в дату начала войны, вылившееся в невиданную катастрофу. На её фоне меркнут даже страшные цифры репрессий. Если бы вероятность нападения не была такой явной, а составляла долю процента, то войска всё равно должны были находиться в боевой готовности, а не пребывать в расслабленном состоянии с летними отпусками, со строжайше контролируемой покраской самолётов и аэродромных сооружений, массовым ремонтом взлётных полос. Кроме того, буквально накануне войны и в течение нескольких дней после её начала были арестованы и вскоре расстреляны 19 главных сталинских «соколов», генералов-авиаторов, восемь из которых были Героями Советского Союза, а трое недавно благословлялись лично Сталиным на должность командующего Военно-воздушными силами СССР. Политбюро не имело права находиться в стороне от этих вопросов. Его непросительное бездействие привело к катастрофе начала войны, когда, вместо соотношения убитых 1 к 3 в нашу пользу как обороняющейся стороны, оно до конца 1941 г. было примерно 1 к 10 в пользу наступающих фашистов. В то же время разведка, подчинявшаяся Лаврентию Берии лишь до 3 февраля 1941 г., по различным каналам получала чёткие сведения и указывала, в том числе, на роковую дату 22 июня. По-видимому, для того чтобы отделаться от слишком настойчивого наркома, Сталин выделил из ведомства Лаврентия Берии НКГБ. Новому комиссариату была передана разведка, возглавляемая талантливым бериевским воспитанником Павлом Фитиным, попавшим в НКВД по оргнабору с должности редактора издательства «Сельхозгис» в 1938 г. Именно Фитин докладывал Сталину о дате предполагаемого нападения, однако не был им услышан. Во главе НКГБ был утверждён бывший заместитель и также воспитанник Лаврентия Берии ещё по работе в Грузии — Всеволод Меркулов. Он, как и Фитин, имел непосредственное отношение к литературе, а именно к драматургии. Его пьесы одно время с успехом шли в столичных театрах.

Эти кадровые решения Лаврентия Павловича, как и его сын, крупный специалист в области военного ракетостроения, молодой доктор технических наук, являются ярким штрихом к портрету маршала и ключом к пониманию его огромного вклада в организацию высокоинтеллектуального труда цвета академической науки и руководителей производства при создании ядерного оружия в рекордные сроки. Жестокостью и угрозами, как утверждают некоторые далёкие от реального производства авторы (например, Николай Сванидзе), задачу небывалой сложности, да ещё и с коллективом учёных мировой величины, таких как Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, А.Ф. Иоффе, А.Д. Сахаров, решить было бы невозможно. В данном случае нужен был