Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наугад и только для самозащиты она сказала:
— Курт редко бывает дома. К тому же девушка не в его вкусе.
— В последнем я позволю себе усомниться. Досадно, однако, что я не встречаю его ни здесь, ни в своей конторе. Зато мне сообщили, что он опять пристрастился к скачкам.
— Кирш — величайший лгун! Клянусь тебе жизнью…
— Твоя мать здорова? Видишь ли, игра приводит к интересным знакомствам, а в прошлый раз, в деле с ограблением, знакомства сыграли свою роль. Предположи, что Курт не знал бы никого из того круга, — не было бы у нас ни синего камня, ни Кирша…
Викки подумала: «…Ни бала, ни меня» — и добавила мысленно: «Ни Марии».
— К чему, собственно, был твой вопрос о портнихе? — спросила она.
— Да так, ничего особенного. К чему, скажем, тот же синий камень? Ни к чему. Но у кого-то он должен же быть. Вернее сказать — не пойми меня ложно, — его владелица (ее зовут Адель Фукс, она деловая женщина) должна рано или поздно получить его обратно. Шутка слишком затянулась. Она найдет его где-нибудь в доме, — но у кого окажется удобнее всего? Не у тебя же и не у меня. Свои интересы нам ближе всего, — настолько у меня еще варят мозги.
Бойерлейн в это время складывал салфетку, посмотреть на Викки он не мог.
— Понятно, — сказала она деловито.
Затем они оба сложили губы трубочкой, поцеловались и поблагодарили друг друга за обед. Теперь Мария на самом деле удалилась. Она мало что расслышала и еще того меньше поняла.
— Синди плётно набиль свой зелюдоцек, — засюсюкала Викки.
— А Нутхен узе готова! — лепетал ее супруг.
— Теперь Нутхен хочет посидеть четверть часика со своим милым, верным, образцовым муженьком.
— На тебе! — Он достал бумажник. — До самого главного никак не доберешься. Ветьно извой дейать деньги, дейать деньги!
— Курт умнее. Сидит в тотошке и подтасовывает выигрыш.
— Милый юноша мог бы отдавать часик-другой семье. Из-за него происходят иногда веселые разговорчики, вроде сегодняшнего. Скажи ему — слышишь, Путхен? — скажи ему, что Кирш все знает, да к тому еще присочинил больше, чем может доказать.
Адвокат Бойерлейн потоптался на пружинных ногах, переступая с пятки на носок, и вышел.
Его жена позвонила, явилась Лисси. Пока та убирала, Викки сидела неподвижно в будуаре и думала. Когда она услышала шаги, уже поздно было обернуться: брат поцеловал ее сзади в открытую шею.
— Ага, бродяжка! — сказала она. — Обеда ты уже не получишь.
— Мне нужна только вода и полотенце.
— Господи! (У него был черный подтек под глазом, который он не мог открыть.) Ударили? Кто?.. Лисси! Воды! Салфетку!
Он сел, сестра и горничная самоотверженно захлопотали вокруг него.
— Один приятель — деловое знакомство, — пояснил Курт. — Я выиграл. Всегда кто-нибудь должен выиграть. Парень не желал с этим считаться. Я не могу раскрыть глаз, однако не хотел бы я быть сейчас на его месте. Он две недели пролежит в больнице.
— Ты герой!
— Нет, серьезно!
— Ну да, серьезно.
Сестра видела его таким, каким он был, — с его бахвальством и со всем прочим, — и все-таки он был ее героем. Других Викки находила только смешными.
Она его уложила, оправила ему подушку и сменила компресс.
— Можете идти, Лисси. Скажите портнихе, чтоб она оставалась на кухне. Мне действует на нервы, что весь день кто-то сидит рядом и слышит каждое слово; окончательно утрачиваешь личную жизнь, — добавила она, когда горничная ушла.
Курт заметил:
— Правильно! У нас есть личная жизнь.
Викки между тем сама пошла проверить, удалилась ли Мария. Потом вернулась.
— Сильно болит, любимый? Или мы можем поговорить?
— Ты сегодня обедала с синдиком? Только ли обедала? Если вы как раз сегодня были в такой отвратительной близости…
— Оставь свою ревность! Я имею больше оснований: у тебя ребенок.
— Что это доказывает? — бросил он шутливо.
— Во всяком случае, он есть. Это твой ребенок, он тут, и он принадлежит той женщине. Он не должен оставаться у нее. Я не желаю. Если я чего-нибудь захочу, то не на шутку.
«Дальше идти не надо — пока что», — подумала она.
Брат насторожился.
— Ты любишь моего ребенка? — Он увидел, что глаза ее увлажнились, и сам растрогался.
— Будь у меня возможность, ребенок был бы твой. Ведь это мальчик, да? Ты бы им гордилась, Викки!
— Полное сходство! — проговорила она сквозь рыданья. — И глупая толстуха мать! Какое ей дело до твоего ребенка? Она исполнила свое назначение и должна уйти с дороги! — Викки заговорила грудным голосом, взволнованным и красивым.
Ее страстность доставляла брату глубокое удовлетворение, хотя в то же время и пугала его.
— Будь осторожна! — попросил он.
Но Викки его успокоила.
— Ребенок уже все равно что мой. Почва подготовлена. Я могу приходить к нему когда хочу, пока мать сидит здесь.
— Если и мне можно сказать свое слово, Викки, лучше отправь Марию обратно в деревню. У меня неприятное чувство, когда она сидит в соседней комнате и вечно с нами. К чему это? Хоть домой не приходи!
— Успеется. Во всяком случае, я не хочу ее выпускать. Я спокойна только тогда, когда могу нащупать ее рукой. — Викки подумала даже: «коснуться губами».
— Ты, должно быть, страшно ее ненавидишь. Из-за меня? Не стоит, Викки.
— Ты скоро поймешь, как она может нам пригодиться.
Викки перешла ко второй части — к внушенному Бойерлейном замыслу. Она присела на кушетку, легкая и нежная, склонясь над обвязанной головою брата.
— Что нового у Адели Фукс? Я спрашиваю, милый, потому что тебе, может быть, грозит опасность.
Он вскипел.
— Что ты узнала?
— Ничего определенного. Но тебе самому это не кажется?
— Если ты намекаешь на Кирша, к нему я привык. Вчера ночью умер муж Адели. Кирш, конечно, отправил труп на вскрытие.
— А что, если в нем найдут яд?
— Не найдут. Я не способен на убийство. Сколько бы меня ни уговаривали, я бы все равно… Не могу я жениться на Адели, как бы ни хотелось мне получить ее кафешантан.
— А что если Адель… Ты не допускаешь мысли, что она с Киршем заодно против тебя?
— Именно об этом-то я и хотел поговорить с тобою, Викки. Отсюда и мой распухший глаз. Один парень хотел от меня выведать, где синий камень. Молодчик несомненно был подослан Киршем.
— Но ты не…
— Выдать