куда никто не заходит? Отомстить — но кому, за что и как?» Если Викки так долго оставляла ее одну с целью лишить ее мужества, то эта цель была достигнута. В заключение Мария подумала: «Я всегда была лишь мячом в руках у других и должна им остаться!»

Пробило половину первого, — она прождала уже лишних полчаса, пора дать грудь ребенку.

— Фрейлейн, вам же полагается завтрак! — крикнула ей вслед Лисси, когда Мария уже бежала вниз по лестнице.

После перерыва было как будто то же. В столовой никаких следов, что здесь недавно ели. Откуда-то из дальней комнаты вдруг зазвучал голос, но вскоре не осталось сомнений, что он исходит из радиоприемника. Голос сообщал о погоде и бирже, но его прервали на полуслове. В столовой вдруг зажглось электричество, и адвокат Бойерлейн собственной персоной подошел к шкафчику с ликерами.

Он стоя выпил рюмку, значит он или работает один в кабинете, или же решил подкрепиться для разговора, который ждет его там. Мария настойчиво вникала во все происходившее в доме, потому что все имело к ней касательство. С другой стороны, она не верила этим людям, что они и вправду не интересуются ею. Они только делают вид. Самый любопытный из них потянулся к рюмочке только ради того, чтобы кинуть взгляд на Марию. Он проделал это так же быстро и ненарочито, как вчера на улице, чтобы удостовериться, что дорога ему открыта. Не из тех он был людей, которые подвергают себя превратностям случая и остаются без прикрытия! Он умел кидать такие взгляды, что и не почувствуешь, как они тебя настигнут. Он как будто смотрел одним уголком глаза, между тем как взгляд шел, змеясь, из другого, но и то не наверно.

Нос у синдика смело торчал надо ртом, содержавшимся в образцовом порядке. Напротив, щеки были у него большие и дряблые, но это не умеряло впечатления легкости. Он так ловко нес свое тело, что тучность, казалось, была создана умышленно, комизма ради, для привлечения симпатий общества — равно как и буйная шевелюра вокруг лысинки. Мария отчетливо чувствовала, что он нравится множеству женщин. Пока он пил, она думала, что может спокойно за ним наблюдать. Но вдруг он посмотрел ей прямо в лицо и спросил:

— И вам рюмочку, фрейлейн?.. Нет? Ну не надо.

Он удалился пружинистой походкой, оставив на прощание улыбку, полную глубокой иронии, — улыбка Лисси рядом с нею блекла.

Мария уже складывала свое шитье, когда показалась, наконец, Викки. Она сказала шепотом:

— Я только что вернулась. Что он делал?

— Включал радио и пил ликер.

— Он ничего не искал? Нет? Он больше всего любит искать.

Вперемежку с этими словами она говорила громко:

— Фрейлейн, болеро непоправимо испорчено. Зря кромсать материю — в такое время! Впрочем, раньше я никогда не взяла бы вас шить. Завтра я еще попробую, как у вас пойдет. А дальше я рисковать не могу!

Снова шепотом:

— Это говорится только для него.

— Он, я думаю, не так глуп.

— Отнюдь нет. Он прирожденный следователь. Я вечно должна изобретать всякие штуки, и он их раскрывает. Так я сохраняю свежесть нашему супружеству. Кстати, я хочу взглянуть на твоего ребенка. Ступай вперед, я тебя догоню на машине. Тогда Игнац будет подозревать меня совсем в другом.

Пройдя два квартала, Мария в самом деле получила возможность подсесть к своей приятельнице в шикарный автомобиль. Пока шофер придерживал дверцу, Викки говорила:

— Значит, фрейлейн, материя у вас дома? А вы не заставите меня утруждаться зря?

Когда дверца захлопнулась, она объяснила:

— Он тоже на жалованье у Игнаца.

Госпожа Цан редко чувствовала себя столь осчастливленной с тех пор, как миновала благоприличная пора ее жизни. Она не могла провести госпожу директоршу в салон, так как мебель ее прежней гостиной была теперь распределена по всей квартире. Тем не менее все последующее разыгралось в хорошей, неплохо обставленной комнате.

— Если госпоже директорше угодно, я принесу малютку. Я отлучалась только на четверть часика. Малютка оставался в это время в самых верных руках.

— Где? — спросила в ужасе Мария, когда хозяйка была уже за дверьми. — У швейцарихи? Или у голландок?

Она рассказала, что те собой представляли.

— Твой ребенок не может здесь оставаться, — решила Викки. Она немного подумала. — Или вот что, я должна поглядеть на голландок.

Они, кстати, вошли вслед за госпожою Цан, и все женщины окружили Марию, взявшую ребенка на руки.

— Я в нем заинтересована лично, — объявила Викки. — Он мой крестник. Я хочу, чтоб за ним был надежный уход, мать работает не на дому.

— Мы всегда тут, — заверили голландки и госпожа Цан.

Мария возмутилась.

— Что это значит? Я каждые два часа прихожу его кормить.

— С этим тебе следует покончить, Мария, хотя бы ради того, чтобы сохранить фигуру.

— И малютке уже четыре месяца.

— Неполных три, фрау Цан. И я кормлю его сама.

— В этом больше нет нужды, фрейлейн.

Хозяйка просто поддакивала Викки, потому что у «госпожи директорши» были, по-видимому, свои основания. Обе голландки тоже кое-что подметили и пустились в спор с госпожою Цан о том, какое помещение лучше подходит для ребенка — кухня или мастерская портних. Голландки вообразили себя победительницами, подчеркнув, что их две и хоть одна из них всегда сторожит квартиру.

— А госпожа Цан часто отлучается, потому что ходит молиться.

Та возразила, что без этого ей никак невозможно, ибо, к сожалению, есть люди, которые ее преследуют.

Довольно, спор перешел на личности! Викки без стеснения выслала трех дам.

— Мария, — начала она, но сразу запнулась.

Ребенок лежал в кроватке распеленатый, потому что было хорошо натоплено, и сучил ножками, смеялся, плакал, Викки почему-то ломала руки над ним.

— Ты видишь, Мария? Это Курт, но Курт здоровый — сильный, здоровый Курт, нечто такое, чего и быть не может, сказка! — Она и впрямь глядела на Марию сквозь слезы. — И это создала ты, Мария?

Ответа не было, потому что мать была потрясена разбудившим ее ударом. В ее мечтах сын был для нее маленьким Минго, теперь же она внезапно столкнулась с правдой — да, на одно мгновение она целиком узнала в своем творении Курта. Ее это так же взволновало, как и Викки. В это мгновение Мария через ребенка почувствовала не только брата, но и сестру. Конечно, Викки любит ребенка!

У Викки не так-то легко навертывались слезы на глаза. Мария никогда не думала, что она вообще способна плакать. В ней пробудилась надежда на сближение с этой другой женщиной. Пожать руку! Объясниться! Но через минуту