это? — ответил он, улыбнулся насмешливо своим единственным глазом и быстро, на короткое мгновение, приклонил голову к плечу сестры. Когда он поднял глаза, на ее вскинутой руке покачивался на цепочке синий камень.

— Он тут, у нас, — нежно сказал Курт без тени удивления. — Я знал, в нужную минуту он отыщется. Могу я передать его Адели?

— Лично?

— Ага, значит — по почте. Тогда у Кирша не будет против нас никаких улик. Главное, она получит его обратно. Адель — хорошая женщина.

— Ты хочешь сказать: самая зловредная баба, с какой тебе доводилось встречаться. Она получила свои драгоценности и все-таки не дает мне покоя из-за синего камня, который принес мне счастье!

Викки сдерживала слезы, совсем иные, чем те, о ребенке, — такими она не хотела плакать. Вместо того она говорила раздраженным голосом маленькой девочки; Игнац принял бы это за обычную шутку. Но она была глубоко серьезна, и брат утешал ее.

— При первой возможности я снова принесу тебе камень, Викки. Но сейчас Адель должна его получить. Ты знаешь, она в деловых вопросах ужасно дотошна. В чем другом старуха даже не лишена сердца, но тут оно у нее молчит. Ты, право, окажешь мне величайшую услугу. Теперь я могу совсем иначе подойти к Адели. Угрозами больше ничего не вытянешь.

Говоря, он старался снять камень с сестриной руки, но Викки пригнула палец.

— Я никогда не понимал, почему ты так дорожишь этой вещью, — заметил Курт.

— Талисман, — сказала она.

— И ради вещицы, которая приносит счастье, ты рискуешь свернуть себе шею?

— Я не могу жить, не рискуя свернуть шею, — призналась она. — Я еще буду реветь, что отдала синий камень. Не надо бы его отдавать, невзирая на Кирша и синдика.

— У тебя остается Мария, на предмет сворачивания шеи. Она тебе сослужит ту же службу.

— В самом деле, и мы сами все подстроим. Она станет неизмеримо опасней и все-таки ничего не сможет сделать. Заметь себе: синий камень Адель получит вовсе не по почте.

Викки соскользнула с кушетки, сделала брату знак лежать тихо и вышла через столовую. Курт прислушивался. Но ни малейший шорох не выдавал, что делает сестра. Он ее знал и был уверен, что она ему ничего не скажет, он должен разведать сам. Однако он сразу приметил, когда она вернулась: синий камень уже не висел на ее пальцах. Викки сказала:

— Я приглашена на чашку чая. Оставайся тут, лежи паинькой и делай примочки. Глаз уже не такой страшный, как был вначале. — В дверях она остановилась. — Мария пусть вернется в свою комнату.

— Пожалуйста. По правде сказать, мне было бы приятней, если бы ты ее вовсе убрала… Скажем… — Не договорив, он дрыгнул ляжками и повернулся к стене.

Викки скрылась.

Курт недолго пролежал в одиночестве, когда рядом с ним зазвонил телефон. Он снял трубку и услышал сперва только легкое постукивание. Наконец раздался голос, юноша брюзгливо ответил:

— Ты стучишь зубами, Адель, и не зря. Очень тебе нужно было связываться с Киршем! Ты с ним никогда не разделаешься. Все из-за жалкого синего камня, а в заключение вскрывают труп… Что, не по твоей вине? Так, может, по моей? Я брошенный родителями сирота… Нет, только не сюда!.. Тоже нет, меня избили, я лежу… Нет!.. Слушаю!.. Барышня, нас разъединили.

— Там повесили трубку.

Курт опять заерзал ляжками, но больше не находил сносного положения. «Сперва с одной», — подумал он и встал.

Он медлил. Почему бы и нет? Кто-нибудь должен расплачиваться, так всегда бывает. И Викки это так потешает!

— Ах, Мария! — воскликнул он. — Ты здесь! А мне все думается: ведь она в Берлине. Но знаешь, я захожу домой раз в неделю. Как дела?.. Неплохо? По тебе ничего не видно. Ах да, ребенок… он, значит, жив? Так! Тебе, может быть, смешно покажется, но я еще помню, что это мальчик!

— Он на тебя не похож, — объявила Мария, бросила шитье и поглядела ему прямо в глаза.

Курт пожал плечами.

— Я слышал, что он вылитый я — не считая фонаря под глазом, который мне сегодня засветили. Ты даже не спрашиваешь где. Мария, ты меня больше не любишь.

Всё тот же мальчишеский сарказм! Мария невольно улыбнулась: так живо было для нее пережитое, — и все это Курт охватил словом «любить».

Он проговорил:

— Я только хотел сказать, что мы по-прежнему добрые друзья. Всегда может что-нибудь случиться. («Это он намекает на то, что случилось на вокзале в Любеке?») Вид у тебя тем не менее на первый приз. Мне не терпится послушать, что скажет тебе Адель. Адель с синим камнем — помнишь?

— Чего ты хочешь от меня?

— Правильно, будем кратки! Адель каждую секунду может ворваться сюда. Помоги мне управиться с ней. Ты только должна на все молчать — больше я ничего не прошу.

— Твоя старуха Адель ревнует ко мне?

— Да, возможно, и приревнует… в особенности, когда она тебя увидит! Ты не должна сразу поверять ей, что у нас ребенок. Но и помимо того, не поднимай шума, что бы ни случилось.

На парадном позвонили.

— Итак, ты мне поможешь сейчас. И я тебе в свою очередь тоже… Во всяком случае, врозь нам обоим будет плохо.

Нашептывая увещания, он шмыгнул в дверь, чтобы встретить Адель прямо в передней.

— Смойтесь! — приказал он Лисси.

— Блестящая идея пришла тебе в голову! Кирш и так уже подозревает всех нас — по твоей милости. Так ты еще соизволила явиться лично. Лучше не придумать! Да, вижу я, хорошенький провела ты денек, — добавил он, так как мешки под ее подведенными глазами набрякли сильнее, чем обычно, щеки совсем обвисли.

— Ты тоже! — Ее сверкающий палец указал на его глаз. — Не соблаговолишь ли ты впустить меня в комнату?

— Нет. Там скорее кто-нибудь может нас подслушать, чем здесь.

— И кстати я не попаду в комнату твоей сестры.

— Кстати, — повторил он дерзко.

Адель вдруг заломила сплетенные руки. Он услышал сперва только постукивание, как в телефоне.

— Так ты и не помышляешь о том, что мы можем оба пойти на каторгу? Не ухмыляйся! Твоя ухмылка будет стоить нам на суде лишних десяти лет!

— Мы невиновны, — возразил убежденно Курт.

— Теперь я опять его люблю, — сказала с облегчением Адель, колыхая грудью. — Он еще верит в людей! Сердце мое, как можешь ты знать, сколько яда найдут в трупе? Трупов совсем без яда не бывает, и оправдывают ли обвиняемого, или нет — зависит от общей его репутации. Станешь ли ты утверждать…

— Да, репутация у нас подмоченная, — ты содержишь