– Кто позволял вам уйти? – спросил государь. – Или же баронесса Тенерис почитает себя выше королевской власти? Ваш господин вам не указ?

– Простите великодушно, Ваше Величество, – всё еще пребывая в состоянии ошеломления, заговорила я, прижав ладонь к груди. – Я вовсе не желала оскорбить вас или оспорить вашу власть.

– Но оспорили и оскорбили, – прежним ледяным тоном ответил монарх. – Что вы возомнили, ваша милость? Что стало причиной вашего своеволия? Мое отношение к вам? Моя откровенность? Отвечать, – чеканно закончил он.

Охнув, я отвела взгляд. Похоже, мои худшие подозрения сбывались, и его доверие стоило мне наших добрых взаимоотношений.

– Не вздумайте заплакать, – с ноткой раздражения велел король.

– Я не собиралась плакать, – звенящим голосом ответила я. – Мне жаль, что я огорчила вас, Ваше Величество. Но еще больше мне жаль, что, даровав мне свое доверие, вы теперь упрекаете меня за него. Я опасалась, что вы пожалеете о своей откровенности, и это оттолкнет вас от меня…

– О чем вы? – изумился государь.

– Вы молчаливы с той минуты, как покинули берег Братца, – ответила я и все-таки посмотрела на него. – А теперь еще и упрекаете меня в том, что были со мной откровенны. – Вот теперь в моем голосе прорвалась обида. – Я почитаю вашу искренность за великую честь, и мне жаль, что она же оттолкнула вас от меня.

– Довольно, – остановил меня государь. – Мне кажется, будто мы говорим на разных языках. Я сказал, что мы не сдвинемся с места, пока вы не ответите на мой вопрос. Однако вы показали прямое неповиновение и отъехали от меня. Что подразумевалось под этим поступком? Я должен был бежать за вами?

– Нет! – воскликнула я. – У меня и мысли не было…

– Так что же было в ваших мыслях?

– Я уже огласила это, – ответила я, нервно теребя повод. – Мне показалось, что вы сожалеете о том, что были со мной откровенны и доверили свои переживания. Я ожидала, что после этого вы отвернетесь от меня. А между тем…

– Какая глупость, – оборвал меня Его Величество, и я поджала губы, ответив ему упрямым взглядом. – Глупость, – с нажимом повторил государь. – Недостойная вас глупость.

– А может, Ваше Величество, это нежелание терять вас? – выпалила я и прикусила язык, увидев, как меняется взгляд короля, и поспешила добавить: – Вашей дружбы. И доверия. И потому я переживала.

– Но вы были явно сердиты, когда посмотрели на меня, – возразил монарх, однако лед из его голоса исчез. – Злость и переживания выглядят различно.

И выход был найден. Теперь я знала, что мне сказать, избежав правды.

– Да, я злилась! – воскликнула я и добавила тише: – На вас, государь. Мне думалось, что вы сожалеете обо всем сказанном и что теперь отдалитесь от меня, но разве я это заслужила? Разве это справедливо? Для меня ваша искренность была даром, однако не я вынуждала вас открываться мне. И выходит, что вы накажете меня за то, в чем я виновна лишь тем, что слушала.

Я горячилась всё больше, так выплескивая чувства, пробужденные королевским недовольством. И пока я всё это выговаривала, Его Величество коротко вздохнул и покачал головой:

– Шанриз, – произнес он, останавливая меня, – я настоятельно вас прошу не делать за меня выводов и не принимать решений, которых я сам не собирался принимать. Я не жалел и не жалею о том, что открылся вам, потому что это вы пробудили во мне желание быть искренним. Более того, я уверен, что вы не станете хвастать этим перед придворными и передавать то, что я сказал. Иначе я бы не раскрыл рта. И раз уж я доверился вам, то начните и вы доверять мне.

– Но я доверяю вам, государь, – возразила я, и он отрицательно покачал головой.

– Нет, Шанриз, вы мне не доверяете. Иначе не надумали бы всего этого, уже видя, насколько я расположен к вам. Вряд ли вы слышали или видели, что я кому-то уделяю внимания столько же, сколько вам. Даже графиня Хальт не может похвастаться этим.

И я вновь ощутила упрямство и несогласие.

– Графиня рядом с вами, она живет…

– Графиня не живет в моих покоях, – с вернувшимся раздражением отчеканил государь. – Ее покои расположены рядом, но все-таки это совершенно разные комнаты. Большую часть дня я провожу в своем служении Камерату, а вечера посвящаю вам. А когда я не с вами, то мои мысли… – он вдруг мотнул головой, оборвав сам себя. После вздохнул и продолжил: – В результате, графине остаются встречи за ужином, потому что обедаю я у себя в кабинете или с послами и сановниками. Днем мы встречаемся, если только меня просят прийти и я имею на это время. Даже на прогулках я уже не сопровождаю ее. Так что, ваша милость, как я и сказал, Серпина уже какое-то время не может похвастаться тем, что я уделяю ей внимание.

Он тронул поводья и пустил коня шагом. Я осталась стоять на месте, глядя королю в спину. И когда он отъехал, я тихо буркнула:

– У нее остаются ночи.

Государь порывисто обернулся и приподнял брови.

– Вы готовы занять ее место?

Ощутив, как кровь приливает к щекам, зажигая на них жаркое пламя, я поняла, что к такому повороту в разговоре совершенно не готова. Впрочем, король и не ждал ответа. Он усмехнулся и отвернулся. А когда обнаружил, что меня нет рядом, развернул коня и увидел меня там, где оставил.

– Почему вы там стоите?

– Вы не позволяли мне покинуть этого места, Ваше Величество, – ответила я. – Мне не хочется снова злить вас своим неповиновением.

– Вы меня с ума сведете, – пожаловался государь. – Я жду вас, догоняйте.

– Как прикажет мой господин, – повиновалась я, и Аметист приблизился к Бурану.

Кони шли неспешным шагом. Король вновь молчал, а я старалась вообще не думать. Последние размышления привели к ссоре, а я больше не хотела вызывать неудовольствие монарха. Впрочем, обижена я все-таки была, но понимала, что сама виновата во вспышке его гнева. Наверное, я и вправду слишком уверилась в том, что мне позволено больше остальных. Забылась, кто рядом со мной…

Мысли все-таки начали заполнять мою голову. Мне вспомнился ледяной тон и надменный взгляд государя. Нахмурившись, я поджала губы, заставляя себя помнить о словах, сказанных после, но не о той минуте гнева…

– Прибавим, – донесся до меня голос короля. – Темнота уже совсем близко.

Вскинув взгляд, я обнаружила, что очертания окружающего пейзажа стали совсем смазанными, они растворились в сгустившихся сумерках, почти уступившим место наступающей ночи. Лишь дорога