судьбы, порезала ногу об какой-нибудь острый осколок раковины и даже не заметила этого. И только сейчас, увидев кровь, ощутила, как боль стремительно настигает меня. И именно она оказалась освежающей и успокоительной волной, смывшей и осадившей на дно все кипевшие на поверхности разума гнев и отрицания.

— Вот ведь, черт, неуклюжая зараза! — пробормотала я, поднимая ногу и пытаясь рассмотреть повреждения.

— Ничего страшного, — шагнул ближе Александр и позволяя опереться на него. — Такое случается. Иногда.

— Я, очевидно, отношусь к той категории, с кем случается всегда, — досадливо скривилась я и уже полностью привалилась к охраннику, чтобы не балансировать на одной ноге. — В моем случае можно быть уверенной: все, что будет вокруг происходить хренового, обязательно каким-то боком меня зацепит.

— Наверное, все так о себе думают, — ответил он и неожиданно легко подхватил на руки, как ничего не весящего котенка, и понес к дому. — Ведь у нас нет возможности оказаться на чужом месте и сравнить. Восприятие наше очень субъективно, а собственные обстоятельства и страдания кажутся намного значительней, чем у окружающих.

— Это что, минутка философии в твоем исполнении? — ляпнула я и тут же почувствовала стыд, увидев, как вспыхнули красные пятна на скулах Александра, выдавая его смущение. Очень захотелось двинуть себя так, чтобы прикусить ядовитый язык.

— Прошу прощения, госпожа Крамер, — пробормотал Александр и прибавил шагу.

— Нет уж. Это ты меня извини. Я просто вечно говорю, не подумавши. Я не хотела тебя обидеть, сказать, что считаю ограниченным… и все такое, — пробурчала себе под нос. Ага, в извинениях я ас!

— Я знаю, — едва заметно улыбнулся охранник. — Вы не злая, просто… эмоциональная.

— Как тактично с твоей стороны, — фыркнула себе под нос, и буквально в следующее мгновение нас атаковали.

Само собой, присутствие угрозы первым делом ощутила не я и даже не тренированный Александр. Он слишком сконцентрировался на транспортировке меня, за что и поплатился. Мой отважный кроха среагировал так стремительно, жестко окружив меня сплошным огненным коконом, что я и понять ничего не успела. Вот только Александр несет меня к дому, и тут же я ощутимо прикладываюсь об песок задницей, а охранник катается рядом, сбивая с себя пламя. Едва мелькнула молниеносная мысль о том, что же за угроза привела моего ребенка из состояния покоя сразу в боевое настроение и как мне жаль, что Александр попал под раздачу, как увидела бегущую от дома с криком Амалию: волосы растрепаны и платье изодрано, будто она прорывалась с боем. Буквально по пятам ее преследовали двое крупных мужчин, окруженных призрачным ореолом паразитов. Вот ведь как все вовремя и к месту!

— Яна, беги! — донесло до меня ее крик, и я судорожно оглянулась сквозь огненную завесу, но бежать было, собственно, некуда.

Десятки мужчин с присосавшимися пиявками появились как из воздуха и медленно приближались, отрезая все возможные пути. Один вид их усиливал и так убийственный жар внутри и снаружи меня. Мой маленький защитник уверенно сдвигал в сторону мамин контроль, желая выйти поиграть. Его эмоции были сродни нарастающему голодному возбуждению азарта. Вот только он еще не понимал, что игра в таком положении станет для нас обоих последней. Черт, их много, слишком много, чтобы рассчитывать на молниеносную победу! Я, к сожалению, не могу себе позволить повторение подвигов камикадзе. Подпустить их ближе и спалить одним махом не вариант. Рамзина нет, охрана, очевидно, обезврежена, а кто сказал, что те, кого я вижу, это все? Если и останутся у меня крохи сил после эффектного фаер-шоу, в чем при количестве мишеней сомневаюсь, то кто прикроет меня на момент восстановления, пока буду почти в коме? Амалия сама в полной заднице, да и не боец она. Нужно срочно тормозить безбашенную малявку и придумывать другой способ обороны, не имеющий ничего общего с самоубийством. Но, не прислушиваясь ни к одному из доводов разума, сила малыша разворачивалась внутри, словно разминающая мускулы чудовищная рептилия. Она хищно и жадно облизывалась, видя перед собой только мишени и жертвы, совершенно не желая осознавать убийственных последствий для себя. Для нас. Она жаждала охоты, и мои слабые потуги обуздать убеждением ни к чему не приводили, словно утратив полностью способность общаться на одном языке. Мой добрый, кроткий, нежно любящий малыш в единое мгновение утратил всю человечность и обратился в ужасающую стихию, жесточайшую и неумолимую, сейчас даже не способную понять, что она в состоянии уничтожить даже собственный исток. Паника пришла, ослепляя, и тут же отхлынула. Для нее сейчас не самый подходящий момент! Непонятно откуда пришло знание, что время — это то единственное, что спасет нас с малышом. Я обвела почти отстраненно спокойным взглядом и противников, и несущуюся ко мне Амалию, и жутко обожженного Александра, который, несмотря на повреждения, пытался подползти, вместо того чтобы убраться подальше. Неужели в нем инстинкт самосохранения не побеждает чувство долга? Ведь только слепец не увидит, что за кошмар сейчас мы с малышом собой представляем.

— Не надо! — я не узнала свой голос. — Ты сейчас только помеха! Убирайся подальше и прости за боль!

Но упорный парень не собирался нарушать приказ командира. Идиот! Чем он мог мне помочь? Только раздражает и отвлекает своей болью! Новая волна ужаса нахлынула на меня, когда я поняла, что это не мои эмоции! Я искренне сочувствовала Александру, а вот для малыша он был никто, чужак. Не враг, но досадное недоразумение, чье присутствие было только источником дополнительного раздражения, отвлечением внимания хищника, желающего начать игру.

— Убирайся! — закричала, пятясь от парня дальше, ощущая, что с каждым метром приближения зараженных паразитами братьев теряю контроль над яростью сына.

Мир стремительно терял краски, утопая во все более насыщенном красном, а живые объекты виделись одинаковыми сгустками враждебной жизни. Лишь Амалия отличалась от остальных, словно прореживая багровые сумерки, в которые меня затягивало. Зажмурив глаза, которыми мое дитя уже взирало на окружающих, выбирая мишень, я собрала остатки воли и стала мысленно создавать как раньше сферу вокруг моего маленького, любимого, защищающего, но все же монстра. Волна обиды и возмущения от него разбила вдребезги мою первую осторожную ментальную конструкцию. Прекрасно, теперь мое чадо гневается еще и на меня за попытку его обуздать и спасти нам обоим жизнь. Я распахнула глаза и закричала, усиливая напор. Я строила крепчайшую преграду между внешним миром и моим ребенком и звала моего проклятого невыносимого мужчину, костеря последними словами за то, что его сейчас нет здесь! Сама не знаю почему, но будто одно только его имя придавало мне сил или, может, сминало сопротивление нашего