своим кредитом расширить наше предприятие… А занять-то под проценты и на вексель мы везде можем и без вас…

– Как же вам не стыдно, Тарханов… Кто ж вам говорит про проценты и векселя… я просто предлагаю Аркадию Степанычу деньги, в случае надобности… как это водится между благородными людьми…

– Очень вам благодарен… Вы очень любезны… – сказал Кареев.

– Помилуйте, стоит ли об этом говорить…

– Нет, а вы вот что лучше… Денег нам ваших не нужно… А тут есть недалеко ваша лесная пустошь, которая никакой пользы вам не приносит… Продайте нам ее подешевле, а денег подождите… Вот это будет благородно с вашей стороны…

– Об этом нужно поговорить с приказчиком… Я, признаюсь, не имею даже понятия об этой пустоши… Но, впрочем, я не отказываюсь и от продажи…

– Ну, вот за это спасибо!.. А денег-то вы нам дадите в случае надобности… Уж коли сами обещали, так дадите…

– Полноте, Дмитрий Иванович, – заметил Кареев. – Уж вы слишком бесцеремонно рассчитываете на любезность Павла Петровича.

– Э, полноте… Вы не знаете этого человека, а я знаю… Он – благороднейшее существо… Уж коли захочет быть другом, так будет… На него тогда опирайся, как на каменную стену.

– А вы что за существо, Тарханов: то сравниваете меня с Паленовым, то называете благороднейшим существом…

– Ну, ну, не сердитесь… Я пошутить только хотел, подразнить вас… Разве я вас не знаю… Слава Богу, сколько лет знакомы. Но я представляю себе положение Паленова, когда он, после всех своих происков против вас, останется в дураках!

– И конечно, останется, – подтвердил с уверенностью Рыбинский.

– Вот будет рваться-то и беситься!.. Просто с ума сойдет.

– Однако послушайте, господа, – сказал Кареев. – Ему надо дать хороший урок, на выборах, чтобы он знал, что доносчики нетерпимы в порядочных обществах.

– По-моему, зазвать его в гости да выпороть хорошенько своим судом: больше он ничего не стоит, – заметил Тарханов. – Да так выпороть, чтобы и сам век помнил, да и детям заказал доносы писать…

Все усмехнулись.

– Ну, уж это слишком, – сказал Кареев.

– Да что же с ним?… Разговаривать, что ли?…

– Ну, полноте, господа, – возразил Рыбинский, – он будет наказан уже тем, что останется в дураках, во-вторых тем, что им будет гнушаться все порядочное общество… Пусть он наслаждается драгоценной приязнью губернатора… А уж как он к нему ни подделывайся, губернатор не может же заставить выбрать его в предводители… А ведь это цель всей его жизни…

– Неужели он метит в предводители?…

– Как же… В этом все его мечты…

– Черняками его!.. Черняками, голубчика… – вскричал Тарханов. Просить, кланяться, чтобы удостоил принять на себя это звание… а потом на вороных и прокатить… Вот это будет потеха…

Рыбинский молча и скромно улыбался.

– Однако, господа, прощайте, – сказал он. – Мне еще надобно в город ехать отгрызаться от этой стаи, которую напустил на меня Паленов… Мне, ей-богу, эта история доставляет истинное удовольствие, и я отчасти благодарен Паленову… По крайней мере несколько оживил нашу монотонную жизнь: есть о чем говорить, есть с чем бороться… А то просто тоска начинала одолевать…

– Ну вот теперь наше дело пойдет, лишь бы только он сдержал свое слово, – сказал Тарханов, оставшись наедине с Кареевым. – А струсил, голубчик, видимо, струсил… Видно, Паленов таки ловко его задел… Ну, да ничего… Я отчасти даже благодарен Паленову за это… Потише будет, очень уж важничать начал… Не подступайся… Черт не брат…

– Полноте, Дмитрий Иваныч, как вам не стыдно оправдывать Паленова, – заметил Кареев. – По-моему, Рыбинский очень неглупый и порядочный человек… Правда, он немножко отсталый и барин в душе, но все-таки он недосягаемо выше всей прочей здешней сволочи.

– Да я не оправдываю Паленова… Разумеется, это гнусно… Я говорю только к тому, что у Рыбинского была замашка поважничать своим предводительством…

– Вы сами виноваты, господа… Вы сами делаете из этого звания Бог знает что… Сами балуете человека: поневоле он важничает… А вот посмотрите: приехал он к человеку независимого образа мыслей, как я… он совсем другой… И тени нет той важности, которую он напускает перед другим… Видит, что тут ничем не удивит, что тут уважают в нем только человека, а не предводителя, вот он сейчас и становится просто человеком… Неразвитость здешнего общества балует людей… Нет, он еще порядочный человек… Он сейчас видит, где как надо держать себя… Я мало знал его…

– Да, разумеется… Я против него ничего не скажу… Он славный малый, – сказал Тарханов, а сам про себя подумал: «Дурак ты, дурак! Он и знать-то тебя не хотел до сих пор, пока ему не понадобилось доброе мнение дворян… Очень ему нужно, что ты человек независимого образа мыслей! Ты говорить умеешь, хоть и вздор говоришь, задор в тебе есть, да лишний шар в твоих руках, вот ты и стал ему нужен… Однако надо к нему съездить и совершить купчую поскорее, ковать железо пока горячо… А пустошь великолепная… Купивши ее, тотчас же можно продать купцам, а деньги в оборот…»

– Вы думаете, он дорожит, что ли, предводительством, – продолжал Кареев. – Ему нужна только широкая, независимая жизнь… Я знаю эти натуры… А ему еще дают и власть и почет… Отчего же не взять, коли дают?… А и потеряет – поверьте, жалеть не станет… Посмотрите: он ни к кому не подделывается, ни за кем не ухаживает; он всегда в оппозиции и со всеми губернскими властями в ссоре… Это мне чрезвычайно нравится в нем, и все это говорит в его пользу… И его непременно надо бы выбрать губернским предводителем вам, господа дворяне, которые так дорожите своими сословными преимуществами… Он был бы отличный вам защитник… уж он не дал бы дворян в обиду… Никому бы не уступил… Будьте уверены…

– Разумеется, разумеется… – соглашался Тарханов, думая совсем о другом.

IX

Между тем уездный городок был в сильном смятении. Во всех домах дамы только и говорили, что о происшествии на бульваре: обсуждали его со всех сторон, оценивали всю безнравственность поведения лесничихи, признавались друг другу, что связь ее с предводителем давно была каждой известна, совещались о том, как держать себя с нею; и решили, что теперь, когда все дело обнаружилось, совестно быть даже знакомою с такой женщиной, что у них есть дочери, которые от сближения с такою особою могут заразиться и потерять нравственность, что ее надобно стараться избегать. Никто не хотел верить, что Параша сумасшедшая: все были уверены в противном, каждая видела ее своими глазами; оказались даже такие дамы, которые имели случай говорить