Если Уолкинс верил в невиновность своих пациентов, он лечил огнестрельные ранения, ничего не сообщая полиции, хотя закон требовал этого. Он был из тех людей, которые при просмотре теленовостей способны откопать зернышко правды – если оно там есть – из огромной кучи вранья. Доктор поверил в Джейн после кровавого побоища на ранчо Шеннека в Напе, и она надеялась, что Уолкинс не утратит своей веры даже после бури негодования, которая разразится в прессе при известии о смерти Дэвида Джеймса Майкла.

Когда она доехала до Золотых Ворот, дождь слегка стих, иглы его вонзались в густой туман, наползавший с океана. Ветер лепил из тумана причудливые фигуры и гнал их с запада на восток, словно на берег возвращались призраки бесчисленного множества утонувших моряков, покидавших свои водяные могилы для оценки деяний человечества и взимания с него долгов.

Трафик полз по громадному стальному мосту, подвешенному на тросах, ореолы вокруг фар встречных машин прорезали туннель в тумане. Двигаясь в этом проезде, с невидимым Тихим океаном по левую руку и окутанными пеленой заливом и городом – по правую, Джейн Хок начала наконец понимать, что случилось с Д. Д. Майклом.

Загнанный в угол сотней полицейских, направленных прокурорами, обладателями неопровержимых доказательств его преступлений против человечества, миллиардер, самое большее, призвал бы своих юристов и выделил бы десять миллионов долларов на защиту. Такой самовлюбленный и высокомерный человек никогда не признался бы ни в малейшем противозаконном действии, не смирился бы с поражением и, уж конечно, не впал бы в такое отчаяние, чтобы броситься с десятого этажа.

«Слышите шепот судьбы, Джейн?»

Говоря о судьбе и комнате шепотов, прикладывая чашечку ладони к уху, не наводил ли он ее на мысль, что может слышать передаваемые на микроволновой частоте инструкции в некой приемной камере собственного мозга? Или он хотел сказать, что все люди – поставленные на службу элитной касте – в один прекрасный день окажутся в их распоряжении и возьмутся за выполнение порученной им задачи?

Что бы ни имел в виду Д. Д. Майкл, некая группа аркадцев явно устроила заговор, чтобы усыпить его и ввести ему препарат с механизмом управления. Ни одного короля никогда не лишали власти при помощи такого зловещего и тайного средства. Будущие боги, задумавшие новый пантеон вместо могущественной монотеистической системы, обитали на современном Олимпе, где не только властвовали, но и готовили заговоры друг против друга, будучи ничем не лучше членов гангстерских банд, которые с помощью ножей и пистолетов борются за господство в трущобах или кварталах, застроенных государственным жильем.

К северу от Сан-Пабло-Бей закончились и туман, и дождь. Серое небо по-прежнему висело низко – тонкие серые клочья туч, вроде погребальной одежды, заношенной до лохмотьев в ходе бесконечных странствий неким холодным и высохшим покойником, чей дух не желал расставаться с этим нарядом. Плодородная местность с полными жизни городами – Новато, Петалумой, Ронерт-Парком – казалась Джейн мрачной, накрытой тенью даже в этот пасмурный день. Здесь следовало ожидать не обычных привидений, а призраков грядущих дней, посланных судьбой, которая шептала в ухо Дэвиду Джеймсу Майклу.

Джейн понимала, что ее нынешнее настроение обусловлено множеством причин, накопившихся за пять месяцев после смерти Ника. Но одна влияла на нее особенно сильно.

«Неужели вы не слышите шепота, Джейн? Всего этого шепота в комнате шепотов? Если еще не слышите, то скоро услышите».

Миллиардер был уверен, что день зачисления Джейн в легион людей, управляемых извне, недалек. День, когда она станет похожей на жителей Доменной Печи.

Она поймала себя на том, что мысленно возвращается к предыдущей ночи, проведенной в доме Генри Уалдлока, который, не подозревая о присутствии незваной гостьи, смотрел шумный фильм о гигантских роботах или о чем-то в этом роде. Она подперла дверь в спальне, в которой устроилась на ночь, и лишь тогда позволила себе несколько часов сна.

Когда она проснулась, дверь оставалась в том же состоянии.

Проникнуть в спальню можно было только через забаррикадированную дверь.

При ней имелся отдельный туалет, откуда никто не мог явиться.

К сожалению, она не проверила, заперты ли окна. А следовало бы. Но нелепо будет предполагать, что по-кошачьи ловкий мерзавец пробрался через окно.

Подсыпать снотворное так, чтобы она ничего не заметила, могли только в ресторане «Пасифика», где она довольно рано пообедала, перед тем как отправиться к Уалдлоку. Но никто не знал, что она зайдет туда, никто не мог предположить, где она будет обедать.

Паранойя. Понятная, но опасная. Если бы ей сделали инъекцию, она не поехала бы за Д. Д. Майклом. Ее бы уже контролировали. Разве что уже созданы механизмы нового поколения, требующие больше времени для самосборки в мозгу…

В Санта-Розе она остановилась среди жилых зданий, не доехав одного квартала до нужного ей дома. Улица была устлана листьями, сбитыми ветром и дождем – с деревьев все еще падали капли.

Доктор Уолкинс – редкий случай в наши дни – был врачом общей практики, работавшим дома. Джейн знала, что он обедал у себя в течение часа и не назначал приемов на это время, но не знала, когда оно начиналось: в полдень или в двенадцать тридцать.

Она просидела в «форде» двадцать минут, прежде чем отправиться пешком по адресу, который Уолкинс сообщил ей, когда лечил от укуса койота. Боль, стихшая за время пути из Сан-Франциско, снова вспыхнула. Джейн показалось, что она прошла не один квартал, а три. Выглядевшая потрепанной и лишенная маскировки – парик сорвала визжащая обезьяна, а остальное смыл дождь, – она вздохнула с облегчением, когда добралась до дома доктора, не встретив никого по дороге.

Она обошла белоснежный викторианский особняк с голубыми и белыми фигурными обломами, поднялась по ступенькам крыльца, увидела доктора за кухонным окном. Уолкинс был один и, кажется, готовил себе сэндвич. Когда Джейн постучала в дверь, часы показывали 12:35.

Портер Уолкинс, мужчина пятидесяти с небольшим лет, обладал строгими представлениями о морали, чувством долга и презрением к идеологии – качествами, которые выглядели бы уместнее на три четверти века раньше, – и одевался в соответствии со своим характером. Накладки на локтях твидовой спортивной куртки. Белая рубашка с галстуком-бабочкой. Серые шерстяные брюки с полосатыми подтяжками. Сверкающие туфли.

Подтянутый, в хорошей форме, с изнуренным от забот и заботливым лицом, как у персонажей Нормана Роквелла, он всегда пребывал в хорошем настроении. Но что-то – возможно, настороженный взгляд карих глаз – наводило на мысль о том, что он скрывает от всех непреходящую хандру.

Секретарша ушла на ланч, и доктор принял Джейн в своем кабинете. Та разделась до нижнего белья; казалось, он не обратил никакого внимания на два «хеклер-коха» сорок пятого калибра. Джейн растянулась на столе для осмотра, и Уолкинс обследовал и промыл рану, которая, по его мнению, была серьезнее, чем предполагала пациентка. Сделав местное обезболивание, он наложил швы на разорванную пулей плоть.