– Со временем они сами растворятся, – заверил он. – Снимать не нужно.

В прошлый раз она спросила у него, почему он рискует, принимая пациентов тайно, что может привести к отзыву лицензии. Тогда он ответил: «Я смотрю новости, миссис Хок», имея в виду не только новости о ней, но и все известия о том, как мир погружается в темноту.

– Вы отдали столько же, сколько получили? – спросил он.

– Больше. Но недостаточно. Этого всегда недостаточно. Тут нужен альпинист, а я начинаю подозревать, что я бегунья.

– Вы измучены. И наверное, потеряли больше пинты крови.

– Ну, я часто сдавала кровь – как раз пинту. Потеря ерундовая.

Джейн села на краю стола. Доктор поднял бровь и едко сказал:

– Вообще-то, я сказал «больше пинты». Поскольку вы не были достаточно предусмотрительны и не собрали кровь так, чтобы я мог измерить ее количество, было бы разумнее не считать потери «ерундовыми». Вы отдохнете пару дней в комнате наверху, а я буду время от времени заглядывать к вам.

– Остаться в вашем доме?

– Я не предлагаю вам делить со мной постель, миссис Хок. Может, я и выгляжу как плейбой, но не являюсь им, уверяю вас.

– Нет, простите, я только хотела сказать, что вы не можете оставлять у себя самого разыскиваемого в стране преступника.

– Самого разыскиваемого – возможно. Насчет преступника сомневаюсь.

– И потом, не обижайтесь, но я бы предпочла отдохнуть там, где смогу быть с моим мальчиком, моим сыном.

Уолкинс проткнул иглой крышечку какой-то ампулы и набрал в шприц дозу.

– Что вы делаете? – спросила она.

Ее беспокойство вызвало у доктора недоумение.

– Это антибиотик. С учетом ваших подвигов, насколько я их себе представляю, страх перед уколом выглядит странно.

– Дело не в игле. Нельзя ли дать какие-нибудь таблетки?

– Таблетки вы тоже будете принимать, миссис Хок. Поскольку я получил прекрасное медицинское образование, а вы нет, предлагаю ответить: «Хорошо, доктор» – и избежать всевозможных бактериемий, токсемий и смертоносного сепсиса. И еще, вы ведь делали себе инъекции антирабического иммуноглобулина по указанному графику?

– Да, конечно.

– Не врете?

Она поморщилась:

– Не вру, мамочка, я делала себе инъекции антирабического иммуноглобулина.

Он пережал ей резиновой трубкой сосуды на правой руке, выше локтя, нащупал вену, сказал, что у Джейн отличная венозная структура, протер кожу спиртом и сделал инъекцию.

Джейн смотрела, как жидкость уходит из шприца, и одновременно старалась прогнать обморок, затуманивший периферию зрительного поля. Когда Портер Уолкинс вытащил иглу, она потеряла сознание и упала бы со стола, на котором сидела, если бы доктор не подхватил ее.

Меньше чем через минуту Джейн пришла в себя. Она созналась, что и в самом деле крайне утомлена, а когда оделась, позволила доктору проводить ее наверх.

За пять дней с момента побега Джоли Тиллмен от матери и сестры, собиравшихся ввести ей препарат с механизмом управления, она стала нелюдимой, что было совсем ей несвойственно, – подозревала чуть ли не всех и каждого и почти все время проводила с лошадьми. Прежде стойкая, она рыдала два дня и теперь ходила с угнетенным, подавленным видом; Лютеру не удавалось ее утешить.

Да и сам он был безутешен, потеряв столько же, а в некотором смысле и больше: Ребекка была и оставалась его великой любовью, единственной в жизни. Он знал, что, если ему и Джоли суждено справиться со всем этим, они должны найти выход вместе – иного не дано. Ситуация была необычной: те, кого они любили и потеряли, оставались в живых, но навсегда перестали быть прежними.

Он побрил голову и стал отращивать бороду, в которой оказалось больше седых волос, чем черных, хотя седины на голове не появилось. Перемены во внешности, однако, не вывели его из депрессии и не дали надежд на будущее.

Днем в среду Лютер нашел Джоли у ограды на поляне. Дочь смотрела, как пасутся и резвятся лошади. Он оперся об ограду рядом с ней, не говоря ни слова, поскольку уже сказал все, что мог придумать. Джоли отчасти винила его в случившемся, справедливо или нет. Не будь он шерифом, его бы не втянули в это безумие. Если бы он ставил на первое место семью, а не долг, то не поехал бы в Доменную Печь. Если бы, если бы, если бы…

Он ничуть не винил Джоли за ее враждебность. Нет, он винил себя, хотя и знал, что это неправильно. Да, если бы он остался в Миннесоте и ничего не предпринимал, Ребекка и Твайла не превратились бы в живых мертвецов. Но еще он помнил самонадеянного типа из Министерства юстиции – Бута Хендриксона. Влиятельные люди, устроившие этот кошмар, скоро увидели бы в нем угрозу для себя и сочли бы необходимым ввести препарат ему, жене и дочерям. В это время нельзя было оставаться в стороне. Каждый становился либо бойцом, либо жертвой.

Широкое голубое небо, теплый воздух, игривые лошади, любимая дочка, объятая горем, молчащая, не желающая замечать отца вот уже почти полчаса. Но вот наконец она протянула руку и прикоснулась к нему.

Когда Джейн проснулась, цифровые часы на прикроватной тумбочке показывали 5:40. Два ее чемодана и сумка были закрыты и стояли у двери стенного шкафа. Доктор Уолкинс перегнал ее машину в свой гараж и принес наверх чемоданы.

Она сбросила одеяло и села на край кровати. На изгибе правой руки лейкопластырь закрывал след от укола. Она содрала пластырь, увидела на марле маленькую красную точку – почти невидимую.

Бок болел, хотя и не сильно. Рану закрывала широкая водонепроницаемая лента, и Джейн не могла сосчитать число швов.

Наплечный ремень на два пистолета лежал на туалетном столике, оба «хеклера» оставались в кобурах.

Она открыла один из чемоданов, достала свежее белье, разложила его на кровати.

Доктор Уолкинс сказал, что приготовит обед на двоих к семи часам.

Она прошла в ванную, горя желанием принять горячий душ.

У зеркала она с минуту рассматривала собственное отражение, потом сказала: «Поиграем в маньчжурского кандидата».

Еще через минуту она включила горячую воду в душе и с удовольствием вдохнула поднимающееся облачко пара.

Салат из свежих помидоров и латука с натертым пармезаном. Горшочек с соусом для спагетти на варочной панели, размороженные тефтели в рагу. Чесночный хлеб, купленный в магазине, поджаривается в тостере. Фунт итальянской пасты в булькающем кипятке на горелке.

Портер Уолкинс не принадлежал к числу стареющих холостяков, которые с удовольствием предаются готовке. Не считая салата, на его стол могло попасть только то, что находилось в консервной банке или лежало в морозилке супермаркета.