Может, всё не случайно? Может, напрасно он столь решительно отрёкся от Кати? Ведь он ничего не знает о её отношениях с Великим князем. И уместна ли нынче былая щепетильность? Всё равно лучше Кати он никого не встретит. Ему так не хватает её твёрдости и спокойного достоинства…

За окном мутно забрезжил рассвет. Алёша затих. Глаза его были открыты. Роман понял, что мальчик умер. Но сухие губы Алёши дрогнули.

— Роман Андреич, это вы?.. — едва слышно спросил Алёша. — Где я?.. Где дядя Хамзат?..

В тот же день Роман пошёл в штаб «гольянского фронта» — так ижевцы называли свои отряды обороны на дорогах в Сарапул. Командовал «фронтом» прапорщик Цыганов, он занимал одну из подсобок арсенала. Роман надеялся получить хоть какую-нибудь помощь: денег у него не было, и жилья тоже.

В арсенале Роман застал инженера в форме Морского ведомства.

— Цыганов вернётся через два часа, — сказал инженер. — Я — заместитель начальника штаба Народной армии Вологдин. Что вам угодно?

Пока Роман излагал своё дело, Вологдин глядел в сторону.

— Вы — капитан? — спросил он совсем не о том, о чём говорил Роман.

— Был первым помощником на пароходе «Витязь» общества «По Волге».

— Знаю «Витязя». Отличное судно. Мне нужен опытный речной капитан. Поступайте ко мне в понтонный отдел, получите в Галёво жильё и жалованье.

Уже вечером Алёшу на носилках переправили из лазарета на буксир и уложили в кубрике. Путь от Гольян до Галёва был недолгим. Пыхтя машиной, буксир бодро бежал вверх по хмурой реке. На пологих холмах темнели острые волчьи ельники. Роман поднялся из трюма на палубу к инженеру Вологдину.

— Чехи продвигаются слишком медленно, только недавно взяли Нижний Тагил, — рассказал Вологдин. — Уфимскому правительству не до нас. А мы окружены. Со стороны станции Агрыз нас атакует Вторая армия Шорина, из Сарапула угрожает Железная дивизия Азина, по берегу ниже Осы высаживают десанты части особого назначения штабс-капитана Аплока. Ижевская рабочая республика скоро падёт. Мы бы сумели выстоять, но не хватает вооружения.

Роману это было безразлично, однако он сделал вид, что удивлён:

— На Ижевском заводе нет винтовок?

— Винтовки есть, нет патронов. Используем самодельные. Главная беда — отсутствие артиллерии. А без неё нам не отбиться. Под Осой наши пароходы пытаются утопить хотя бы одно судно красных, чтобы снять с него пушки. Очень плохо, что флотилия Старка отказала республике в содействии.

— В чём будет заключаться моя работа в Галёво? — спросил Роман.

— Там мы построим наплавной мост через Каму для вывода наших войск и беженцев на левый берег. Вы будете устанавливать баржи, которые сыграют роль понтонов. Отступающих будет много — тысяч двадцать или тридцать.

Роман подумал, что в этом потоке он с Алёшей и уйдёт в Уфу. Ещё есть время, чтобы Алёша окреп для непростой дороги.

В Галёво их поселили в казарме при механической фабрике: раньше здесь жили рабочие, которых присылали с Воткинского завода, а сейчас — бойцы. Каждое утро, задолго до рассвета, Роман отправлялся на буксир. Алёшка был предоставлен самому себе, но сердобольная тётка-повариха в обед и в ужин приносила ему котелок с похлёбкой или кашей. Бойцы — всё те же воткинские рабочие — отдыхали от караулов и снова уходили. Алёшка слушал их скучные пересуды о домашних заботах: пора рубить капусту, пора резать скотину, пора запасать дрова. Интересно ему было только тогда, когда начинали обсуждать борьбу за Гольяны — большевистская флотилия недавно всё же отвоевала эту пристань. Но Алёшка опасался спрашивать о судьбе «баржи смерти».

Сидя на койке, он молча смотрел в окно. Поздняя осень мела по реке пустыми ветрами — ни палой листвы, ни снега. Кама пенилась и кипела сизыми волнами. Небесного света было впроголодь, мокрыми холстинами провисали низкие глухие тучи. Покатые горы словно сворачивались внутрь себя в ознобе и щетинились колючими ельниками на спинах. Алёшка чувствовал, что к нему возвращаются силы, но от невыносимости этой осени с её тусклым простором возвращение сил больше напоминало озлобление. Алёшку тяготила забота Романа Андреевича. Алёшка не хотел ехать с ним в Уфу — он не малое дитя при наставнике, он сам себе хозяин! Ему надо за Катькой в Пермь! Ему надо в Москву к Шухову!.. И ещё он очень скучал по дяде Хамзату.

Роман появлялся в казарме только поздно вечером. Его радовало, что Алёша выздоравливает, но причин Алёшиного уныния Роман не понимал. Он старался развлечь Алёшу и рассказывал о своей работе: как вытаскивал баржи с Воткинского пруда в Каму по узкой речке Сиве и как устанавливал их на фарватере, в качестве якорей приспособив тяжёлые литейные изложницы с завода. Алёша всё равно держался отчуждённо. Романа это раздражало. Он спас мальчишке жизнь, а вместо благодарности встретил упрямую неприязнь.

— Ты чем-то недоволен, Алексей? — спросил Роман.

Алёша посмотрел в холодные глаза Горецкого — и ему стало не по себе.

— Всё хорошо, Роман Андреевич, — ответил он.

К вечеру 3 ноября наплавной мост был завершён. Утром Роман отвёл буксир в затон, сдал Цыганову дела и пошагал на взгорье в село, чтобы договориться о телеге для Алёши. Село и выпас у околицы уже были забиты беженцами из Ижевска — подводы, гружённые мешками и узлами, лошади, бабы с детишками, старики… Беженцы ждали прибытия отступающих солдат или объявления от командования, что мост готов и проход дозволен.

…Ближе к вечеру возле казармы остановился обоз чертёжного бюро Ижевского завода: копиисты вывозили документы. Роман усадил Алёшу на зелёные винтовочные ящики, в которых на заводе упаковали чертежи. Эти ящики напомнили Роману, во имя чего он прилагает такие усилия.

Алёшка наконец-то увидел галёвскую переправу. Прочно расчаленные баржи выстроились в ряд поперёк реки носами против течения, а сверху на них лежал настил из брёвен и брусьев. Нечто подобное имелось в Нижнем — плашкоутный мост через Оку на Ярмарку, но в Нижнем все плашкоуты были одинаковые, как снаряды, а тут, в Галёво, баржи оказались разные: большие и не очень, деревянные и железные. Зыбкая и протяжённая громадина поражала своим размахом. Она была создана для отступления, Алёшка почувствовал в ней упрямство и осмысленную горечь. По настилу медленно катилась вереница телег, на берегу хвост этого потока уползал вверх по дороге к селу.

Когда повозка чертёжников въехала на мост, глазам Алёшки открылся весь хмурый камский створ до плавного изгиба реки. И на створе дымил какой-то пароход, идущий прямо по фарватеру, словно он решил таранить преграду.

— Быстрее! Быстрее!.. — всполошились на мосту. — Большевики!..

С парохода застрекотали пулемёты; выцеливая беженцев издали,