— Мы с Тай посидим в комнате, — говорит Митри и утаскивает младшую. Она совсем не сопротивляется, что на нее совсем не похоже.

Это я помню точно так же, как все остальное — через проектор.

— Как ты? — спрашивает Лэйс, стоит девочкам выйти.

— Я…

— Ты нас не помнишь, я в курсе.

— Я боялась к вам ехать, — признаюсь я. — Потому что смотреть свои воспоминания — это странно. Я боялась, что ничего не почувствую.

— И как? — Сестра смотрит на меня в упор. — Не почувствовала?

Под ее укоризненным взглядом мне становится не по себе.

— Я уже думала, что ты вообще не захочешь нас видеть, — выдает она и отворачивается. А потом делает то, чего в моей памяти нет, стягивает с нависающей над столом простенькой полки приспособленную под пепельницу посудину, сигареты, щелкает зажигалкой и затягивается.

Меня дергает так резко, что с губ срывается рваный вздох. Я вижу тонкие пальцы и взгляд Дженны Карринг — в упор, а еще дым. Я это помню. Не потому что, видела в воспоминаниях, а просто так. Это — в моем сознании, не на кадрах с проектора.

— Лэйс! — кричу я.

Сестра подпрыгивает на стуле, выдыхает незамысловатое ругательство.

— Какого едха так орать?! У меня чуть сердце не остановилось.

— Я вспомнила, — говорю я. — Дженну Карринг. Как она курила. И…

Перехватываю ее руку перед очередной затяжкой.

— Ты же не куришь. Не надо.

— Теперь курю, — отвечает она, — хотя это очень в твоем стиле, Вирна. Пропадать непонятно где, потом заявиться и выдать лекцию о вреде курения. Ну и вспомнить Дженну Карринг заодно. Нашла кого вспоминать.

Я поднимаюсь.

— Я рассказала, в чем дело. Если бы я могла приехать раньше… я смотрю на Лайтнера, меня к нему тянет, но я не помню ровным счетом ничего из того, что нас с ним на самом деле связывало. Моменты нашей близости — как чья-то история, на которую я смотрела со стороны. Я боялась, что так же будет с вами. Если ты не в состоянии это принять…

— Ой, да заткнись ты уже! — Лэйс тушит сигарету, а потом шагает ко мне и обнимает так, что у меня хрустят ребра. — Как будто мало всего этого дерьма… я тоже боялась тебя потерять, понятно?!

Она выдыхает это сердито, потом разворачивается, сметает пачку сигарет в ведро под столом, туда же отправляет недокуренную.

— Довольна?

У меня дрожат губы. Я боялась, что ничего не почувствую, но чувствовать, оказывается, гораздо страшнее. И в то же время…

— Я должна была приехать сразу, — говорю я.

— Да уж. Должна, — отвечает Лэйс.

На этот раз мы шагаем друг к другу одновременно, обнимаемся. Уткнувшись лицом в ее плечо, я вцепляюсь в жесткую ткань рубашки и плачу. Беззвучно. Она обнимает меня, я чувствую пальцы на своих плечах и впервые с того момента как я осознала свое беспамятство мне перестает быть страшно. Словно разжимаются какие-то невидимые тиски, выпуская меня на волю, меня и то, что по-прежнему живо внутри, осознание: это — моя семья. Мои сестры. Я дома.

Меня кто-то обхватывает сзади. Потом Лэйс дергается от того, что обхватывают ее, и спустя несколько мгновений мы уже стоим все вчетвером. Тай, не скрываясь, ревет, Митри шмыгает носом, и посреди всего этого наша старшая выдает:

— Как будто и не уходила никуда. Опять сопли вам всем подтирать.

Митри ударяет ее в плечо.

— Эй!

— Что, не так что ли? — фыркает Лэйс, но глаза у нее тоже блестят.

Расцепившись, мы достаем остатки хлеба и того, что можно между его кусками засунуть — сухие (потому что размачивать их лень) искусственные водоросли, кусочек сыра, который приходится резать очень тонко, чтобы хватило на всех. Потом мы все вместе сидим на мате, на котором мы когда-то занимались с Вартасом вар-до, уплетаем хлеб и все, что нашли, и разговариваем.

— Надеюсь, он притащит поесть что-нибудь еще, — говорит Лэйс, — потому что иначе утром я откушу ему руку.

Митри фыркает, а я смотрю на старшую. Рубашка на ней точно от Вартаса, в смысле, это явно рубашка Вартаса, потому что она мужская. Заметив мой взгляд, Лэйс вскидывает бровь, и я возвращаюсь к еде. Заодно и к дымящимся, заваренным прямо в чашках травам. Смотрю и не понимаю: пока я там, ела все, что могу, они здесь…

— Что, совесть мучает? — кажется, Лэйс умеет читать мысли, потому что сует в рот последний кусочек хлеба и жадно облизывает пальцы.

Судя по всему, я меняюсь в лице, потому что Митри тут же произносит:

— Ой, да не слушай ее! — и добавляет: — Мы просто подъели тут все. Голодные с улицы пришли, когда постоянно бегаешь по морозу, аппетит ну очень хороший.

— То есть вы уже ужинали?

— Разумеется!

Я облегченно вздыхаю, а Митри добавляет:

— Вартас о нас заботится. Он ни за что не позволит нам голодать.

— Скажу ему спасибо, когда придет.

— Хотя часть продуктов приезжала от К’ярда, — как бы между прочим произносит Лэйс. — Пара коробок точно.

— А мы все равно все съели! — гордо выдает Тай. — Там были пирожные! Такие вкусные!

Вспоминаю про Лайтнера, и на сердце становится тепло. Мне вообще невыносимо тепло здесь, в окружении девочек, но теперь совесть начинает мучить уже по другому поводу. Из-за того, как мы с ним расстались. Я окончательно теряюсь в своих чувствах, которых с каждой минутой становится все больше, больше и больше. Особенно когда думаю о том, что пока я избегала своих сестер, он о них ни на минуту не забывал.

А я…

— Так, мелкие, дуйте спать. Нам завтра утром опять в больницу и на улицы, отдохнуть надо, — командует Лэйс.

— Но Вирна… — начинает было Тай.

— Вирна теперь от нас никуда не денется, — очень страшным голосом произносит Лэйс и зловеще хохочет.

— А вы научите меня становиться водой?

Лэйс поперхивается крепкой заваркой, приходится постучать ее по спине, чтобы прокашлялась.

— Научись сначала читать и писать как следует, активистка, — заявляет она. — Кыш!

Девочки уходят в спальню, спальня в квартире Вартаса представляет собой закуток, где на полу лежит матрас, две подушки и одеяло. Я вижу это, когда убегаю на кухню погреть воду, чтобы снова залить травы. Когда возня в другой комнате затихает, Лэйс смотрит на меня:

— Что не так с К’ярдом?

— С ним все так. Со мной…

— Ты что-нибудь к нему чувствуешь?

Я осторожно, чтобы не обжечься, делаю глоток новой заварки.

— Я к нему чувствую слишком много.

— И?

— Я не знаю.