— Вся правда в том, что лиархи не вымерли, не ушли под воду. Они всегда жили и живут среди нас…

Я готовил эту речь несколько часов, чтобы ничего не забыть и не упустить. Выстроить текст так, чтобы не спровоцировать новую войну, а погасить ее. Обсуждал с генералом, с ньестром Б’иггом и пресс-секретарем отца. Нас поддержало гораздо больше въерхов, чем мы думали изначально, хотя недовольных тоже хватало. Не всех устраивало, что отныне относиться к людям придется, как к равным.

— Рядом со мной Вирна Мэйс, она лиарха, и она не просто расскажет вам свою историю. Мы вам ее покажем.

Синеглазка волнуется, потому что на мгновение сильно сжимает мою ладонь, но когда начинает свой рассказ, то ее голос даже не дрожит. 

— Я родилась обычным человеком, — произносит она, — и долгое время считала, что лиархи — всего лишь легенды, выдумка. До той минуты, пока не узнала, что могу управлять водой. Могу не только создавать волны, но и разрушать их.

Чем дальше, тем тверже становится ее голос, хотя за нашими спинами на экране идет ее история, и она прекрасно это знает. В ней оживает все то, что для нее теперь просто-напросто кадры. Она даже не захотела увидеть сестер перед трансляцией, и вот это было по-настоящему жутко. Потому что я не знаю никого, кто бы настолько любил свою семью и настолько был к ней привязан. 

Лэйс обещала отвинтить мне голову, когда узнала подробности. Сказала, что если я ее обижу или позволю обидеть кому-то еще, она оторвет мне все выступающие части тела и скормит Эн. Я бы даже посмеялся, если бы не думал в точности так же.

Что это я позволил отцу сделать с ней это.

— Мы потеряли многих, — говорит Вирна. Кадры ее воспоминаний теперь видит весь Раверхарн, стараниями Б’иггов. — Мы заплатили эту цену за всех вас. Каждая семья, которая лишилась кого-то… каждый из нас, кто потерял близких, любимых, друзей, кто их сейчас оплакивает. Я видела и вижу то, что сейчас происходит на улицах и в домах Ландорхорна, поэтому я сейчас обращаюсь к вам и прошу лишь об одном: остановиться, пусть даже это невыносимо больно. Мы можем снова залить кровью друг друга весь мир и наши города, но это будет означать только то, что прошлое нас ничему не научило. И что у нас с вами нет и не будет будущего. 

Мэйс мало что помнит, если не сказать ничего, но она тянется ко мне. Как-то так получилось, что я стал ее якорем.

Почему? Этим вопросом я мучался уже несколько дней с той едховой ночи. Хотелось бы верить, что часть ее, краешком подсознания помнила о наших чувствах. Ведь она пришла ко мне, когда я валялся в капсуле после боя с Диггхардом. Она не отходила от меня ни на шаг, и, хотя в ее взгляде не отражалась и малая толика того огня, что выжигал меня изнутри, на следующий день после трансляции я решил действовать и отвез Мэйс в Кэйпдор.

Второй был чуть ли не единственным кругом в городе, который не пострадал во время поднятого Дженной восстания, поэтому в академии ничего не изменилось. Не считая того, что в Ландорхорн пришла зима и теперь вместо аккуратных зеленых лужаек были аккуратные белые лужайки. До окончания волнений и, по словам генерала Р’амриша, «разрешения неопределенной политической ситуации» в Ландорхорне было введено чрезвычайное положение, Кэйпдор был пустынным и тихим. То что нужно, чтобы не мешать Мэйс все вспомнить!

Она разглядывала все с любопытством ребенка, впервые попавшем в музей, а я смотрел только на нее. Чтобы поймать момент узнавания в синих глазах. Но узнавания пока не было.

— Здесь мы впервые познакомились, — объявил я, когда мы переступили порог аудитории.

— Познакомились? — хмыкает она, складывая руки на груди. — Ты меня толкнул.

— А ты назвала меня засранцем!

— Я помню.

Мое сердце обрывается.

— Помнишь?

— Это было в воспоминаниях.

Я сжимаю зубы, но сдаваться не собираюсь.

— Ладно, тогда пойдем в другое место.

Тащу Мэйс в сторону библиотеки: здесь мы тоже когда-то сидели и обсуждали общую работу по раг’аэнам. А потом в сторону стадиона. Его не убирали, поэтому здесь тоже везде снег, но это не отменяет того, что это знаковое место.

— Побегаем? — предлагаю я.

— В этом?!

Да, на улице холодно, и Мэйс упакована в пальто и смешную синюю шапку. Мне безумно хочется стащить эту шапку, зарыться пальцами в ее волосы, вдыхать ее аромат, аромат соли и свежести.

— Тогда путь будет ускоренный вариант.

Я подхватываю ее на руки, и Вирна вскрикивает от неожиданности.

— Что ты делаешь? Поставь на место!

— Только в медпункте.

Она тут же перестает вырываться, только смотрит на меня.

— Мне не надо в медпункт.

— Мне надо, — выдыхаю я. — Потому что я давно заболел тобой, синеглазка.

Мне кажется, я умер и оказался на самом Дне, потому что это самая настоящая пытка. Касаться ее, и в то же время не касаться.

— Я знаю, что ты делаешь, — говорит она тихо. — Пытаешься показать мне то, что я забыла.

— Я всю ночь читал про амнезию. После сильных травм мозга некоторым пациентам помогала возможность окунуться в привычную жизнь.

— Я видела всю свою жизнь, Лайтнер, но не вспомнила ничего.

— Видеть не равно чувствовать. Давай хотя бы попробуем? Просто доверься мне.

— Я доверяю тебе.

Она прислоняется щекой к моему плечу и обнимает за плечи, и это лучшие мгновения.

Кэйпдор Мэйс нравится, а вот при виде своего домика на Пятнадцатом она хмурится. Здесь тоже ничего не изменилось, даже на пике волнений сюда никто не сунулся, чтобы растащить их нехитрые пожитки. Мы задерживаемся здесь дольше, особенно в ее комнате. Я все время жду, пока она воскликнет: «Вспомнила!», но этого не происходит. Из-за чего злюсь на себя все сильнее и сильнее.

Но уже вернувшись в эйрлат, вспоминаю еще об одном эпизоде, который должен был повлиять на Вирну. Поэтому не спешу заводить эйрлат и взлетать. Вместо этого с шумом выдыхаю, закрываю глаза и обмякаю на сиденье.

— Лайтнер!

В голосе Мэйс паника, но я велю собственной совести заткнуться. Она ощупывает меня, тормошит, и только спустя долгую минуту, падает на меня, когда я успеваю откинуть спинку кресла. Наши губы соприкасаются, и меня будто снова швыряет в водоворот. Соленый и сладкий одновременно. Я целую ее отчаянно, с безумной надеждой, что Вирна мне ответит. Ответит на поцелуй, прижмется ко мне… Или отпихнет, как в прошлый раз. Но вместо этого она застывает в моих объятиях, словно собирается немного потерпеть, пока я буду ее целовать.

Что за едх?

— Да лучше бы ты мне по морде дала!

Я отстраняюсь первым, возвращаю ее на сиденье, выравниваю собственное кресло. В общем, делаю все, чтобы не смотреть на Мэйс.