съезда. На самом деле, пример Соединенных Штатов доказывает лишь зависимость любого государства, на существование которого можно рассчитывать, от уже существующего морального и политического сообщества.

Когда в 1787 году собрался Конституционный конвент, тринадцать штатов были суверенными скорее по названию, чем по политической сути. Они не представляли собой тринадцать отдельных суверенитетов, которые должны были слиться в один. После того как в 1776 году они провозгласили свою независимость от Великобритании, суверенитет оставался в подвешенном состоянии. Создав Соединенные Штаты, они обменяли один суверенитет — суверенитет британской короны — на другой. И они обменяли одну общую лояльность на другую общую лояльность. При этом они сохранили тот же язык, ту же культуру, то же национальное наследие, те же моральные убеждения, те же политические интересы, которые только что были проверены в ходе революционной войны, которая велась в унисон под единым командованием.

Филадельфийский конвент заменил одну конституцию, один суверенитет, одно государство на другое, оба опирающиеся на одну и ту же предшествующую конституцию. Конвенция не создала одно государство там, где до этого существовало тринадцать отдельных государств. Далеко не доказывая, что государство может быть создано путем согласования текста конституции, создание Соединенных Штатов доказывает истинность двух выдвинутых ранее положений: «они происходят как между государствами, так и между ними», и Соединенные Штаты были основаны на моральном и политическом сообществе, которое Конституция не создала, а обнаружила уже существующим. Сообщество американского народа предшествовало американскому государству, как мировое сообщество предшествовало мировому государству.

Культурный подход: ЮНЕСКО

Для того чтобы оценить вклад, который ЮНЕСКО способна внести в дело сохранения международного мира, необходимо провести три различия. Здесь мы не рассматриваем вклад, который ЮНЕСКО может внести в дело сохранения международного мира благодаря самому факту международного сотрудничества. Этот аспект проблемы будет рассмотрен в последнем разделе данной главы. Здесь мы рассматриваем только вопрос о том, что ЮНЕСКО может сделать для сохранения международного мира путем содействия международному пониманию, образованию и общекультурной деятельности.

Национальная комиссия США по делам ЮНЕСКО заявила по поводу этой же программы: Комиссия не утверждает предложения по сохранению природы и диких животных не потому, что они лишены достоинств, а потому, что они не представляются подходящими для осуществления ЮНЕСКО в качестве вклада в дело мира и безопасности.

То, что эти два агентства отметили в отношении конкретных программ, справедливо для всех мероприятий ЮНЕСКО: Какими бы заслуженными они ни были по своей сути, они не имеют «четкой и очевидной связи с обеспечением мира и безопасности». Этот недостаток не является случайным свойством некоторых программ, осуществляемых ЮНЕСКО, которые нуждаются лишь в пересмотре и ужесточении, чтобы выполнить свою миротворческую функцию. Напротив, этот недостаток проистекает из самой философии, которая лежит в основе агентства и пронизывает всю его деятельность.

Философия ЮНЕСКО начинается с предположения, что образование (особенно если оно направлено на иммиадональное взаимопонимание), культурный обмен и в целом все виды деятельности, направленные на расширение контактов между членами различных наций и на то, чтобы они понимали друг друга, являются факторами создания международного сообщества и поддержания мира. В предположении подразумевается, что нации являются националистическими и вступают в войну друг с другом, потому что не знают друг друга.

Есть примитивные народы, полностью лишенные институционализированного образования, которые в целом миролюбивы и восприимчивы к влиянию чужих культур вплоть до самоубийства. Есть другие народы, высокообразованные и проникнутые классической культурой, например, немцы, которые в целом националистичны и воинственны. Афиняне при Перикле и итальянцы в эпоху Возрождения создали культуры, равных которым не было в истории западной цивилизации, и оба народа в этот период своей истории были по меньшей мере столь же националистичны и воинственны, как и в любое другое время до или после него.

Более того, в истории некоторых народов, таких как британцы и французы, периоды националистической исключительности и воинственной политики сменяются периодами космопочтанизма и мира, и нет никакой связи между этими изменениями и развитием образования и культуры. Китайский народ имеет традицию уважения к обучению, превосходящую традицию любого другого народа, и он может оглянуться на историю культурных достижений, более длительную, чем любая другая, и, по крайней мере, столь же творческую. Эти высокие качества образованности и культуры заставили китайцев с презрением смотреть на профессию солдата, а также на представителей всех других народов, которые в начале XIX века все еще считались варварскими вассалами китайского императора. Тем не менее, они не сделали китайский народ менее националистичным и более мирным. Российское образование в наше время достигло более высокого уровня, чем когда-либо прежде, особенно в области грамотности и технического образования. Его превосходство не повлияло ни на восприимчивость русского народа к иностранным идеям, ни на внешнюю политику российского правительства. Советский Союз даже не является членом ЮНЕСКО.

Эти примеры, взятые наугад, показывают, что количество и качество образования и культуры как таковых, очевидно, не имеют никакого отношения к вопросу о мировом сообществе. Этот вопрос зависит не от знаний, не от создания и оценки культурных ценностей, а от моральной и политической трансформации беспрецедентных масштабов.

То, что было сказано об образовании и культуре как таковых, справедливо и для образовательной и культурной деятельности, направленной на взаимообмен продуктами различных национальных культур. Существование множества межличностных отношений, выходящих за пределы национальных границ, не является ответом на нашу проблему. Более того, существование интеллектуальных и эстетических связей, выходящих за пределы национальных границ, ничего не доказывает в пользу мирового сообщества. Мировое сообщество с политическим потенциалом — это сообщество моральных норм и политических действий, а не интеллекта и чувств. То, что интеллектуальная элита в США наслаждается русской музыкой и литературой и что Шекспир не был запрещен на русской сцене, не имеет никакого отношения к проблеме, которой мы занимаемся.

Они молились одному и тому же Богу, придерживались одних и тех же фундаментальных религиозных убеждений, были связаны одними и теми же моральными законами и имели общие ритуальные символы. Эта общность религиозного опыта, гораздо более тесно связанная со всей личностью человека и его поступками, чем все, что может предложить наднациональный интеллектуальный и эстетический опыт, смогла создать своего рода международное сообщество, но не настолько интегрированное, чтобы сделать возможным создание мирового государства. Как же мы можем ожидать, что наслаждение Чайковского, воздействие Достоевского, прозрения Федералиста и образы Моби Дика, которые могут разделять и американцы, и русские, смогут создать не только