он, – так что незачем ворошить прошлое, это еще больше ее растревожит.

Если Рид – мужчина и неплохой, то ему еще предстоит мне это доказать.

– Возможно, не так уж сильно ты ее любил, раз так легко сдаешься.

Его угольно-черный взгляд сужается.

– Возможно, тебе не стоит судить о том, о чем ты ничего не знаешь.

– Я прожила с этой женщиной двадцать два года, Рид, и я любила ее каждую минуту, каждую секунду. Так что не говори мне, что я не в состоянии судить. Может, мама и не способна выразить чувства вслух, но она любит. По-своему, но любит. И если ты этого не видишь, значит, ты ее не заслуживаешь.

Голова Рида дергается назад, словно я залепила ему пощечину. Даже немного жаль, что не залепила.

Все в порядке, птичка?

Да. Прекрасно.

Я отодвигаюсь от стола.

– Пойду поищу дядю. Кто-нибудь знает, где он?

– На эспланаде с твоим отцом. – Маттиа проводит рукой по густой светлой шевелюре на макушке, затем возвращает ладонь на плечо Сиб и гладит ее темную кожу.

Перед уходом я говорю Риду:

– Юстус надеется, что Котел исцелит ее разум. – Хотя я считаю, что мама заслуживает лучшего, чем сын Коннора, тем не менее это ей решать, кому отдать свое сердце.

– Юстус?

Я позволяю друзьям заполнить пробелы в знаниях Рида и подхожу к своей паре, который стоит среди группы перевертышей, устремив золотистые глаза на наш стол. В «Муррго хаобен» так тихо, что, невзирая на легкую поступь, каждый мой шаг отдается эхом, словно я нацепила на свои сапоги шпоры Данте.

При воспоминании о мертвом короле у меня ноет шрам на бедре и пальцы сжимаются в кулак.

Прежде чем перекинуться в птицу и покинуть рынок, Лор обнимает меня за талию и прижимает к груди.

– Сделай глубокий вдох, любовь моя, и выбрось Рида с Агриппиной из головы, ибо в ближайшие дни ты будешь нужна своему отцу.

Из головы мигом улетучиваются все мелкие обиды и тревоги, которые кажутся совершенно несущественными, когда человек собирается навсегда попрощаться со своим братом.

– Жаль, Киэн не хочет остаться.

– В отличие от брата, у Киэна нет детей, ради которых стоит жить.

У меня кровь стынет в жилах, когда я эгоистично задумываюсь, будет ли меня достаточно, чтобы удержать отца от вечной смерти, если Котел не вернет мою мать.

Пожалуйста, пусть меня будет достаточно!

Но самое главное, прошу, верни маму!

Глава 91

Небо усеяно звездами так обильно, что серый камень горы Лоркана сияет. Единственные темные пятна – это мой отец и его брат, которые сидят бок о бок на краю эспланады, смотря вдаль, подобно юношам на пороге взрослой жизни.

Хотя мы с Лором приземляемся без единого звука, они, должно быть, нас чувствуют и оборачиваются.

Киэн встает, вытирая руки о кожаные штаны. Затем наклоняется и поднимает нечто, завернутое в фиолетовый шелк. Нет нужды спрашивать, что внутри. Он прижимает сверток к груди так, будто это сама Бронвен. Затем приближается к нам, и я невольно впиваюсь взглядом в его лицо. Насколько же иначе он выглядит без своих угольных полос! Черты лица намного мягче. Интересно, отец тоже выглядит мягче под слоем боевой раскраски?

В отличие от Киэна, Кахол к нам не подходит. Он продолжает смотреть на сверкающий океан, окружающий наше королевство. Я замечаю, как его рука поднимается к лицу и остается там на несколько мгновений.

Может, у меня и нет кровных братьев и сестер, но если бы я потеряла Сибиллу или Феба… Великий Котел, вряд ли я когда-нибудь оправилась бы. В носу начинает щипать, горло сжимается, и я бормочу себе под нос: «Будь сильной».

– Ты не передумал покидать нас, Киэн? – спрашивает моя пара.

– Нет, Морргот. Любимая ждет меня за Гранью.

От скорби у меня горит горло.

– Кахол попросил тебя подождать до завтра. Ты согласишься?

– Я не могу, Лор.

– Ты понадобишься Кахолу, если…

– Нет. – Он закрывает глаза. – Не проси меня остаться, ибо если Дея поднимется из Котла, я позавидую своему брату, а я его люблю… – У него срывается голос, слезы текут по бледным щекам. – Я люблю его слишком сильно, чтобы ставить его счастье ему в вину.

– А если моя мама не поднимется? – тихо спрашиваю я, надеясь, что мой голос не донесется до ушей отца.

– У Кахола есть ты, Фэллон.

И вновь в голове всплывает прежний вопрос: будет ли меня достаточно?

Хотя Лор не прикасается ко мне руками, струйки его дыма обвиваются вокруг моих пальцев и гладят костяшки.

– Готов освободить ее, брат?

Киэн кивает.

Внезапно голос моей пары эхом отдается в висках, произнося слова, которые на этот раз предназначены не только для меня.

– Летите, мои вороны. Проводите нашу сестру в ее последнее путешествие.

От царственного тона кровь в жилах танцует, а кожу покалывает, как будто из нее вот-вот пробьются перья. Морриган, способен ли он заставить меня перекинуться с помощью зова? Обладает ли он такой властью?

Да.

Невероятно!

Вдруг звезды начинают гаснуть, небо цвета индиго чернеет, когда ворон за вороном вылетают из Небесного Королевства.

– Лор, едва шелк спадет с моих когтей, упокой мое человеческое сердце. – Дядя кладет подушечку, наполненную прахом Бронвен, к своим ногам с таким благоговением, что у меня сердце сжимается от стыда за то, что я не смогла ее спасти.

Лор крепче сжимает мою руку. Прежде чем он скажет не винить себя, я превращаюсь в птицу и поднимаюсь ввысь к остальным. Рядом пристраивается еще один ворон. Отец.

Он касается моей щеки кончиком крыла.

Нет ничего хуже прощания.

Звук его голоса и нежная ласка ослабляют оковы, в которых трепыхалось сердце.

Как бы мне хотелось знать заклинание, способное забрать боль из твоего сердца, дайи.

Его глаза сияют, как речные каналы моего детства, а огромная грудь вибрирует от карканья, которое эхом отдается у меня между ребрами.

При всем желании быть сильной сегодня я чувствую себя замком из песка, который рухнет со следующей волной отцовской боли.

Лор взлетает последним, взмахи его крыльев настолько мощные, что кажется, будто они задевают сами звезды.

Приблизься ко мне, Фэллон.

Подобно новорожденному жеребенку, я раскачиваюсь и дергаюсь, присоединяясь к своей паре во главе процессии. Мой дорогой отец рассекает воздух прямо подо мной, явно опасаясь, как бы я не рухнула на землю.

Забавно, но, хотя он не видел мои первые шаги, он был рядом при моем первом полете; точно так