Прошло четыре часа, а он все еще его не нашел. То и дело оказывался в какой-нибудь вади, которая, как казалось, должна вывести в нужном направлении, но натыкался на непреодолимую трещину, упирался в каменную стену, или вади совершала поворот на сто восемьдесят градусов, и он ехал в противоположную сторону. В одном месте колеса забуксовали в песчаном наносе, и он потерял тридцать минут, откапывая машину из ловушки. Дважды возвращался на шоссе и начинал все сначала. Тетрадка Пинскера ему ничем помочь не могла – в ней лишь говорилось, что англичанин подъехал к руднику с юга. А топографические детали на карте Омара часто не совпадали с тем, что обнаруживалось на местности. Время шло, пустыня продолжала играть с ним злые шутки и не пускать вглубь. Халифа начал подумывать, не бросить ли затею и не повернуть ли домой. Пусть разбираются специалисты.

В три часа, проделав пятнадцать километров по казавшемуся многообещающим каньону и снова потерпев неудачу перед непроходимой сорокаметровой песчаной дюной, Халифа остановил «лендровер» заглушил мотор и вышел из машины. Потянулся, размял ноги и вволю напился. Взял бинокль и, захватив сумку с купленной в Луксоре едой, потащился на ближайший гребень взглянуть на округу.

Теперь он оказался намного западнее той точки, где впервые свернул в пустыню. На юге извивалась к побережью асфальтовая лента шоссе номер Двести двенадцать. На севере вдали грузно высился массив центрального плато – освещенная солнцем крепость из буроватого камня. Он был к нему не ближе, чем четыре часа назад. А между ними – словно он глядел поверх гигантского лабиринта – раскинулось море из мешанины хребтов, откосов, склонов и обрывов. И ни одного прохода к высокой горе за ними.

– Проклятие! – пробормотал Халифа.

И еще некоторое время изучал местность. Затем сел, скрестив ноги, накрыл голову от солнца и принялся распаковывать еду. Он решил, что продолжит попытки еще в течение двух часов, попробует преодолеть препятствия в другом направлении и, если не получится, признает себя побежденным. Ночь в пустыне наступает быстро. И хотя «лендровер» был оборудован дополнительными фарами, Халифа в мыслях не держал, чтобы остаться среди песков после заката.

Он завернул сыр в лепешку и откусил. Взгляд скользнул по безводному пространству, затем уперся в вади по другую сторону гребня. Она шла параллельно той, в которой он оставил внедорожник, но была шире и вела не прямо на север, а изгибалась к востоку. Там стояло дерево, акация, с искривленным, перекрученным стволом; блюдцеобразная крона опасно наклонилась, словно растение изнемогало от жары. Первое проявление жизни с тех пор, как он оказался в пустыне, и, пережевывая бутерброд, Халифа радовался, что видит что-то иное, кроме песка и камня. Он задумался, размышляя, сколько лет этому дереву и как ему удалось выжить в таких немилосердных условиях. Прошло несколько минут, прежде чем до его сознания дошло, что на противоположной стороне вади оставлены следы. Много следов. Глубоких, отчетливых, прямых, словно по песку водили гигантской вилкой.

Колеса грузовиков.

Детектив поднялся и взял бинокль. Местность была настолько изломана складками, что он не мог понять, откуда и куда идет вади. Повел окулярами вдоль гребня, ища проход между этой вади и той, где стоял «лендровер». И не нашел. Словно две дороги разделили стеной, а перемычки не устроили. Снова перевел взгляд на следы: слишком широкие для внедорожников или пикапов – определенно грузовики. Причем большие. Интересно, те же, о которых сообщалось группой из Хелуанского университета? Халифа не мог этого знать определенно, но стоило взглянуть, куда следы ведут. Он спустился к «лендроверу», завел мотор и поехал, высматривая просвет в стене.

Позади остались четыре километра, когда просвет нашелся. Гребень нырнул в глубокую седловину и снова взмыл вверх. Но в разрыве склон дюны был достаточно пологим, чтобы одолеть на «лендровере». Потребовалось четыре попытки, прежде чем Халифа оказался наверху. Колеса соскальзывали и буксовали в песке, но в итоге он скатился по каменистому склону в соседнюю вади.

И сразу все пошло на лад. Зачем бы ни приезжали сюда грузовики, они бывали здесь часто. Вади оказалась густо изъезжена колесами. Халифа направил машину в колею и понесся почти как по настоящей дороге, переключая передачи под льющиеся из стереодинамиков сладкозвучные мелодии израильского певца Мухаммеда Мунира. Вади перешла в другую вади, затем в третью, увлекая детектива в запутанную сеть пересохших русел рек, где он бы безнадежно заблудился, если бы не следы грузовиков. Каждая последующая вади была чуть уже предыдущей, склоны по сторонам круче, мир сжимался плотнее. Иногда дорога отклонялась на запад, иногда на восток. Но сохранялось общее направление – на север, и он все глубже проникал в тайное сердце массива, приближаясь к цели путешествия и удаляясь от – как ему теперь казалось – многолюдного шоссе. Нарастало ощущение одиночества и собственной незначительности по сравнению с окружающим. Он все сильнее нервничал. Если следы вели к руднику (а он с каждым километром убеждался, что ни в какое иное место они вести не могли) и если шахта незаконно эксплуатировалась, то удаленность места, куда он забрался, будет не самой главной из его неприятностей. Халифа выключил приемник и убедился, что спутниковый телефон рядом с ним наготове. А его девятимиллиметровый «хелуан» снят с предохранителя.

Он ехал все дальше, день угасал, тени становились все длиннее. Наконец после затяжного некрутого подъема и очередной извилистой долины следы грузовиков свернули направо и скрылись в теснине между двумя скалами. Халифа притормозил, остановился и выключил двигатель. Потянулся за тетрадью Пинскера и листал страницы, пока не дошел до выцветшего карандашного рисунка. Под ним стояла подпись: «Подъезд к лабиринту». Детектив сравнил рисунок с тем, что видел перед собой. Картина совпадала.

Он нашел то, что искал.

С минуту Халифа сидел и, поворачивая голову, прислушивался, стараясь уловить малейший звук. Ничего, если не считать звенящей тишины. Успокоенный, он проехал еще метров сто по вади и спрятал «лендровер» от посторонних глаз под скальным выступом. Вышел из машины и позвонил Бен-Рою. У израильтянина была включена голосовая почта.

– Я у рудника. – Детектив не стал тратить время на объяснения. – Пойду взглянуть. Перезвоню тебе через полчаса.

Он бросил телефон в машину – бесполезно тащить его с собой: под землю сигнал не проходит. Взял из багажника фонарь. И, держа «хелуан» на изготовку, вернулся по вади и пошел по следам колес. Ущелье, куда они уводили, оказалось нешироким, чуть больше десяти метров. Только-только проехать грузовику. Каменные стены поднимались ввысь – вздутые, похожие на паруса пласты известняка громоздились до самой бледно-голубой полоски неба высоко над головой. В воздухе носились стрижи, и, несмотря на приближающийся вечер, стояла удушливая жара. Халифа сложил рупором ладони и крикнул:

– Саля-я-ам!

Каньон ответил ему эхом, и его голос, прежде чем стихнуть, многократно отразился от стен. Он крикнул еще и еще раз, а потом, держа палец на спусковом крючке пистолета, пошел вперед. Ущелье повернуло влево, затем вправо и снова влево. Неожиданно стены расступились, и он оказался на краю окаймленного скалами обширного открытого пространства. Это был естественный амфитеатр, прилепившийся с южной стороны горы Эль-Шалул.