– Я слыхал о вас, Поль, но ничего не читал, поскольку не читаю газет и, тем более, порножурналов. Мне рассказали о вас только теперь, перед вашим приходом. И показали снимки в журнале. – Поль ответил:

– Я тоже услышал о вас только теперь, когда в передней снимал пальто. – От дальнего конца стола подошла веснушчатая девушка в бархатной пелерине, с улыбкой сказала:

– Это потому, мсье Дожер, что на Маркизах не издают провансальских поэтов.

– Не только на Маркизах, – снисходительно заметил Гультьер. – В Париже тоже не издают. Провансальский язык поперек горла парижанам. – К поэту подскочил горбоносый юноша, заговорил:

– Позвольте! А что, по вашему, читает парижская интеллигенция? Провансальскую литературу и поэзию. Это единственное, что осталось во Франции. – Молодой мужчина в военной форме громким басом заявил:

– В Париже не стало поэзии еще задолго до войны.

– А как же Кокто? Арагон? – спросил какой-то юноша.

– Это проза, притворяющаяся поэзией, – ответил другой юноша. – Мужчина в военной форме пробасил:

– Аполлинер убил французскую поэзию.

– Не только поэзию, – выкрикнул кто-то: – а вообще все искусство! – Подошел Жак. В руке у него была винная бутылка.

– Дело не в Аполлинере. Искусство убила техника. Фото, самолеты, радио, телефон. Зачем рисовать портреты, если каждый парижанин может купить фотоаппарат? Зачем читать Дюма, если за один час можно просмотреть фильм по его роману? Техника обесценила индивидуальный труд мастеров. – Все с интересом смотрели на Жака, но он обратился к Полю:

– Поль, отойдем. Есть дело. – И он отвел Поля в дальний угол гостиной. Только тут Поль заметил, что здесь была кровать с низкими спинками и прикроватный столик с телефоном. Очевидно, невероятно большая гостиная служила также и спальней, и столовой. – Тебе это интересно? – спросил Жак.

– Нет, – признался Поль. – Я пришел по другому делу.

– Знаю, – сказал Жак. – Марго сказала. Они уже два часа треплются. – В общем говоре за их спинами их разговора никто не слышал. – Этот провансалец – примитив, как я и думал, – сказал Жак. – Я заметил, у тебя сильные руки. Выбей пробку. Я потерял штопор. – И он протянул Полю бутылку. Поль уже видел, как выбивают пробки, стукая по дну бутылки. Он ухватил бутылку, стукнул по дну ладонью. Пробка слегка вылезла. Поль стукнул по дну сильнее. Дальше пробка не вылезала.

– У меня, кажется, был гвоздь. – сказал Поль и полез в карман брюк. Он вытащил не глядя все, что было в кармане и положил на кровать. Это были носовой платок, бумажки с записанными телефонами, два конвертика с презервативами, денежные купюры и, наконец, большой новый гвоздь, который он подобрал на улице. Жак заинтересовался презервативами:

– Разные размеры, – сказал он. – Это в зависимости от чего?

– Я еще точно не знаю, какие мне подходят, – признался Поль. – Какие не подходят, я надуваю из них шарики.

– Шарики? – деловито переспросил Жак.

– Да. Мы надували их в детстве. Когда надую, держу конец зубами и у зубов затягиваю ниткой.

– Это интересно, – сказал Жак. – Я потом попробую.

По его лицу Поль понял, что Жак не шутит, а действительно попробует. Он был из тех людей, которые все хотят попробовать сами. С этого момента Поль почувствовал уважение к этому лысеющему длинношеему юноше. Пихнув свои вещи обратно в карман, он стал гвоздем поддевать пробку. К ним подошли несколько молодых мужчин, заинтересованных выбиванием пробки. Один из них сказал:

– Они там говорят, что искусство вернется только к началу третьей мировой войны.

– Возможно, – равнодушно согласился Жак. Люди у стола продолжали что-то громко обсуждать, девушки были явно заинтересованы поэтом. А здесь в углу была серьезная мужская компания. Низкорослый юноша сказал Полю:

– Осторожней с гвоздем, а то осколки попадут внутрь.

Поль еще раз ударил по дну бутылки. Пробка еще на немного вылезла. Один из мужчин сказал:

– А третья мировая обязательно?

– Обязательно, – подтвердил Жак.

– Треп, – сказал низкорослый. – У всех атомное оружие. Третьей побоятся.

Пробка, наконец, вылетела. Жак взял у Поля бутылку, сказал:

– Не побоятся. По слухам, атомные бомбы уже есть у России.

– Тем более, – сказал низкорослый. – Если у всех есть атомное оружие, значит это всем опасно.

– Но запас атомного оружия растет, – напомнил Жак и посмотрел на Поля. – Вот, например Поль, – сказал он. – У него при себе презервативы разных размеров. Те размеры, которые ему не подходят, он их не выбрасывает, а надувает из них шарики, то есть как-то использует. Если люди накапливают много атомного оружия, они никогда его не выбросят, а будут всегда искать случая, как бы это использовать.

Мужчины молча смотрели на Жака, не зная чем возразить. И Поль почувствовал еще большее уважение к этому юноше. Когда Жак с бутылкой в окружении мужчин отошел к столу, Поль присел на кровать, стал по телефону набирать номер мадам Туанасье. Отсюда хорошо было видно всех людей за столом под яркой люстрой. Марго продолжала сидеть около поэта, как и другие девушки. В разных концах стола велись разные разговоры. Поэт что-то рассказывал, и девушки улыбались. И Марго улыбалась своей американской улыбкой. Поэт, глядя на Марго, тоже улыбнулся. У него была широкая гладкая челюсть. По такой челюсти приятно бить. В телефонной трубке отозвался деловой голос мадам Туанасье. Поль поздоровался. Она узнала его голос.

– Мадам Туанасье, мне нужно с вами встретиться.

– По какому поводу? – спросила она смягченным тоном.

– По поводу России. Вы о ней, наверное, много знаете.

После некоторой паузы мадам Туанасье сказала:

– К вечеру я всегда устаю. Иногда по утрам я свободна. Вы учитесь в университете?

– Да. Но я могу пропустить какую-нибудь лекцию.

– Что, если завтра? С девяти?

– Хорошо. У меня записан ваш адрес.

Две девушки на кухне приготовляли чай с петифюрами. За чаем Жак говорил о России, часто обращаясь к Полю. Все хорошо знали из газет его заявление о том, что на Хатуту коммунизм. Разговор за столом теперь был общим. Поль впервые узнал о Валенберге, шведском журналисте, который во время войны спасал от фашистов еврейские семьи. Сразу после войны Валенберг очутился на территории, занятой советскими войсками, был случайно арестован по подозрению в шпионаже и попал в руки армейского отделения МГБ. На запросы о нем союзных стран и шведского правительства советское правительство не ответило. Советские власти не могли его отпустить, поскольку он оказался свидетелем методов допросов и пыток, применяемых МГБ. И Валенберг канул в сеть советских концлагерей. Поль вспомнил слова дедушки о том, что когда русские пленные после войны вернулись в Россию, ни об одном из них нельзя было получить никаких сведений: они были либо расстреляны, либо исчезли в сибирских концлагерях.