— Слушай, ты, задница, из-за тебя я уже упустил великолепного слона. Второй раз у тебя этот номер не пройдет. Это мой леопард!

— С клиенткой пойдет отец, — твердо заявил Гарри. — А ты останешься в лагере.

— Отец? — Шон обалдело уставился на него, затем расплылся в ухмылке. — Вот старый кобель! Значит, он подкапывается к вдове?

— Ну почему у тебя всегда одна пошлость на уме? — упрекнул его Гарри. — У нас важные дела с сеньорой Пинателли, и отцу необходимо установить с ней доверительные отношения. Только и всего.

— Ага, а когда эти два престарелых голубка напортачат с леопардом, старине Шону опять придется прибираться за ними?

— Ты же сам говорил мне, что сеньора Пинателли никогда не промахивается, а отец, как охотник, ни в чем тебе не уступит. Ну а кроме того, бесстрашный Шон Кортни в любом случае не испугается какого-то там раненого леопарда — разве не так?

Шон было насупился, но решил не реагировать на подначки.

— Ладно, пойду подготовлю для них укрытие, — согласился он, затем улыбнулся брату. — Что касается твоего вопроса — нет, Гарри, я не испугаюсь раненого леопарда; я вообще никого и ничего не боюсь. Не забывай об этом, старина.

Шаса растянулся на своей койке с книгой в руках. Охотничий лагерь был одним из немногих мест в его бурной жизни, где ему предоставлялась возможность почитать для своего собственного удовольствия, а не для деловых и политических интересов. Он в четвертый раз перечитывал «Голубой Нил» Алана Мурхеда, наслаждаясь каждым словом, когда Гарри просунул голову в палатку.

— Па, у нас тут возникла маленькая проблема.

У Шона приступ малярии.

Шаса подскочил на кровати и выронил книгу; он не на шутку встревожился.

— Что-нибудь серьезное? — Он знал, что Шон никогда не употребляет сильнодействующие антималярийные препараты вроде палудрина или малоприма. Он предпочитал вырабатывать иммунитет к этой болезни и лечил только ее симптомы, температуру и все такое. Шасе также было известно, что в последнее время у Замбези обнаружилась новая разновидность вируса «пи-фальсипарум», устойчивая к обычным лекарствам, которая давала опасные осложнения на мозг и частенько приводила к летальному исходу. — Я сейчас пойду к нему.

— Да не волнуйся ты так. Хлороквин уже начал действовать, он уснул. Не стоит его беспокоить.

Шаса облегченно вздохнул, и Гарри тут же захлопнул ловушку:

— Однако кому-то придется сегодня поохотиться с сеньорой Пинателли, а у тебя, я думаю, куда больший опыт по этой части, чем у меня.

Укрытие было оборудовано на нижних ветвях дикорастущего эбенового дерева, всего в десяти футах от земли. Шон приподнял его не для того, чтобы обезопасить охотника, ибо леопард мог залезть на дерево и оказаться рядом с ним прежде, чем тот успел бы моргнуть; просто отсюда открывался лучший обзор на узкий ручей, за которым находилось дерево с приманкой.

Шон очень тщательно выбирал это дерево, и Шаса, оглядев его, одобрительно кивнул. Главное, что легкий вечерний ветерок, дувший с востока, относил от леопарда запах охотника. К тому же, оно было окружено густым прибрежным кустарником, доходившим до плеча; это позволяло леопарду чувствовать себя в безопасности.

Ствол дерева наклонился под небольшим углом над ручьем, что позволяло хищнику легко взобраться на горизонтальную ветку в двадцати футах над землей, к которой на короткой цепи была подвешена туша антилопы импала. Листва эбенового дерева была густой и зеленой, что тоже должно успокоить леопарда. Однако сама ветка с приманкой была голой, за ней виднелся кусочек голубого неба, на фоне которого будет отчетливо заметен силуэт зверя, когда он изогнется и протянет лапу, чтобы подтащить к себе гниющее мясо.

Укрытие располагалось точно в шестидесяти пяти ярдах от дерева с приманкой. Шон измерил это расстояние строительной рулеткой, а Эльза Пинателли перед тем, как отправиться на охоту, пристреляла свое ружье на площадке за лагерем. Шаса установил мишень точно в шестидесяти пяти ярдах, и она одну за другой всадила три пули прямо в яблочко, образовав идеальной формы «клеверный лист», когда три пробоины слегка перекрывают друг друга.

Укрытие, сооруженное из мопановых жердей и тростника, в сущности, представляло собой уютный маленький домик на дереве. Внутри, напротив амбразур в тростниковой стене, стояли два шезлонга. Матату и его напарник из племени Самбуру занесли туда одеяла, спальные мешки, корзины с закуской и термос с горячим кофе.

Бдение могло продолжаться до рассвета, поэтому в распоряжении охотников имелись мощный фонарь, работавший от двенадцативольтового автомобильного аккумулятора, портативная двусторонняя рация для связи со следопытами и даже фарфоровый ночной горшок с изящным цветочным узором, чтобы они могли без лишних неудобств провести здесь всю ночь.

Когда Матату закончил обустройство убежища по своему вкусу, он спустился вниз по приставной лестнице и провел последнее короткое совещание с Шасой возле «тойоты».

— Думаю, он объявится еще до темноты, — сказал Матату на суахили. — Он нахальный и прожорливый, как боров. Думаю, сегодня он опять будет голоден и не сможет устоять перед собственной жадностью.

— Если он не придет, мы будем ждать до рассвета. Не возвращайтесь, пока я не вызову вас по рации. А теперь ступайте с миром, Матату — Оставайся с миром, бвана. Будем молиться, чтобы мемсагиб сразу убила его. Я не хочу, чтобы этот пятнистый дьявол сожрал мою печенку.

Следопыты подождали, пока охотники заберутся в укрытие и освоятся на новом месте, затем сели в «тойоту» и уехали. Они должны были отъехать две мили, остановиться у края долины и дожидаться выстрелов либо вызова по рации.

Шаса и Эльза сидели рядом в своих шезлонгах. Их локти почти соприкасались, но только почти. Спальные мешки висели на спинках шезлонгов, чтобы они могли сразу же натянуть их на плечи, как только начнет холодать. Их колени были укрыты пледами. Оба в кожаных куртках, способных предохранить не только от холода, но и, в случае необходимости, от острых кривых когтей.

Эльза просунула длинный ствол своей винтовки через амбразуру, готовая в любой момент вскинуть приклад к плечу. У нее был семимиллиметровый «ремингтон магнум», заряженный 175-грановой[15]нослеровской пулей, способной преодолеть шестьдесят пять ярдов до дерева с приманкой со скоростью три тысячи футов в секунду. Шаса страховал ее с внушительным дробовиком восьмого калибра. Это ружье, предназначавшееся для охоты на диких гусей с большого расстояния, при стрельбе в упор разносило все в клочья.

Когда шум мотора «тойоты» затих вдали, над речной долиной воцарилось торжественное безмолвие. Это не была мертвая тишина; она была соткана из множества еле заметных звуков: дуновения ветерка, шелестевшего листьями у них над головой, шуршания птиц в густой траве у ручья, отдаленного крика бабуина, доходившего до них слабым эхом от скалистых утесов на краю долины, постукивания и потрескивания, производимого легионами термитов, которые методично грызли сухие мопановые жерди у них под ногами.