труп. В бане вечером об этом говорили все, а по телевизору сказали, что мужчина нанес девушке двадцать семь ран. А еще случай, когда выносили труп серого, празднично одетого соседа? И совсем недавно изнасиловали их одноклассницу Дашу, новенькую. Она отстала после школы от всех, ее нагнали восьмиклассники и долго насиловали, пока сами не замерзли и не разбежались по домам. А детей, как после любого другого громкого события, пораньше отпускали из школы и просили держаться вместе. Так они держались и во дворах, ждали, когда родители их разберут. Некоторые гуляли на улице до десяти и даже до одиннадцати – лишь бы не заходить в дом. Сашу мама в такие дни встречала с палкой от раскладушки – вытаскивала алюминиевую перекладину и шла к школе.

На площадке остались только Саша и рыжий в ушанке. Забрали даже сиплую Сашу – мать выбросила ей с лоджии веревочную лестницу. За одним мальчишкой вышла злая, в подпитии, мать, она выругала сына и повела домой. Даже не взяла его за руку, а только материлась. Но мальчик был счастлив – всё же не одному возвращаться.

Рыжий парень подошел к Саше.

– У Вторушиной родители знают?

Саша закрыла лицо руками. Уже почему-то в варежках. Все в маленьких круглых льдинках, они неприятно оцарапали лицо и оставили чувство грязи.

– Я не знаю. Я сразу убежала.

Саша посмотрела на парня и, как лопнувший внезапно воздушный шарик, вдруг выпалила:

– В нас стреляли из окна!

Стало легче! Она наконец произнесла это вслух. Хоть кто-то узнал о ее беде. Пусть даже глупый парень, который не понимает время.

Рыжий от удивления снял шапку.

– Стреляли? Где?

– У большой пятиэтажки.

– А где Анька?

– Там осталась!

– А где она живет? Далеко?

– Вон там!

Пока они шли эти сто с небольшим метров, Саша всё время втягивала голову в плечи и поджимала коленки, стараясь сделаться меньше. Она боялась, что снова начнут стрелять. А еще она боялась этого мальчишку в старом и – она наконец к нему присмотрелась – маловатом пальто. Компания рыжего была ей в тягость, но без него, одной, остаться на темной улице стало бы совсем невыносимо. Поэтому она покорно шла за ним. В животе у нее будто застрял ком снега. От страха, тревоги, одиночества, от черного неба и громкого снежного хруста всё внутри холодело и сжималось. Мамы нет, приедет поздно. Тоже пойдет одна по той кошмарной обледеневшей дороге, мимо той пятиэтажки. Саша представила, как над головой мамы раздается выстрел, и она точно так же бежит, застревая в снегу и не смея звать на помощь. Еще чуть-чуть, и Саша разрыдается…

Но тут ее одернул парень.

– Какой подъезд?

Она заставила себя сдержать плач, будто развернула поток слез, отчего они хлынули назад и глаза сильно набухли.

– Второй отсюда.

В подъезде они сразу уперлись в дверь Анькиной квартиры. Наверное, уже вернулись родители. Саша встала перед дверью. Стучать – страшно. Как сказать? Вашу Аню убили, а я убежала? Они попросят показать место. Придется возвращаться, смотреть в те окна. А вдруг люди в фуражках еще не ушли? Вдруг они сидят у окна и снова собираются выстрелить? Сердце у Саши так заколотилось, что она слышала его в каждой части тела – в руке, в ноге, в ушах. В груди сделалось жарко. Она не могла постучать. Уставилась на дверь и молчала.

Но тут к ней подошел рыжий. Он снял шапку, выдернул шарф и скомкал их. Потом постучал. Как только раздался стук, всё как бы оборвалось. Голова у Саши закружилась, ноги вдруг отяжелели и словно распухли, она стала заваливаться на стену. За дверью было тихо. Парень постучал еще раз. Потом еще. Потом развернулся и несколько раз сильно ударил в дверь ногой.

– Я Саня, – не выдержал он и снова забарабанил валенком в калоше. – Саня. Из 40-го дома, – прокричал он громче.

За дверью послышался грохот – это Женя ставит табурет, чтобы дотянуться до глазка. Баба Тоня совсем плохо видит. Иногда у них тоже выкручивали на этаже лампочку, в такие дни в глазок смотрела Женя. Саша подошла ближе, чтобы ее видно было в глазок.

– Это я, – пискнула она. В глазок смотрели. Женькин глаз закрыл его изнутри.

– Да мы это. Аньку убили.

В квартире по-прежнему было тихо. Глазок еще несколько секунд оставался темным, а потом там появился свет – Женя слезла с табурета и пододвинула его вплотную к двери. В подъезде было совершенно темно, светилась только крохотная точка в двери Анькиной квартиры.

Парень еще раз постучал в дверь.

– Эээ, вы че? Аньку убили. У пятиэтажки.

За дверью послышалось шарканье. Это баба Тоня вышла из своего закутка в коридор. Саша прильнула к замочной скважине. На днях Анька застряла с бабушкой дома, когда родители ездили за товаром. Один замок открылся, а второй – нет. Два дня Анька по веревке спускалась с балкона в школу и магазин, пока сосед-сварщик с третьего не вырезал им аккуратно нижний замок. Дырку закрыли фанеркой. Саша знала: если приложить к ней ухо, в квартире всё будет слышно.

Саша хорошо представляла, как глухая, растрепанная, в неизменной ночной рубашке и халате, баба Тоня уставилась на дверь и на Женю. Посмотрела на Женины дикие глаза, на прислоненный табурет. Саша была уверена, что слышала сквозь фанерку, как баба Тоня говорила и о чем. Вот какой-то рывок за дверью и Женин крик: «А…», который тут же оборвался. Это баба Тоня закрыла Жене рот рукой. Потом послышался звук шлепающих ног – Женя убежала в комнату.

Сейчас баба Тоня, как и всегда, когда дети слышали за дверью подозрительный шорох, подпирала ее шкафом. Неужели Женя не узнала Сашин голос?

– Побежали к окну! – крикнула она рыжему и кинулась из подъезда. В темноте наступила на что-то склизкое, ноги разъехались. Парень топтался рядом.

– Ну давай! А зачем?

Саша поняла: если баба Тоня стала двигать шкаф, она наверняка сейчас спустит маленькую Женю с балкона.

– Да бежим! – Саша сильно толкнула дверь подъезда. В подъезде была абсолютная темнота, но снаружи оказалось еще темнее. На улице, кажется, не было уже никого. Надвигалась метель. Снег и тревожный, раздирающий нутро шум она приносила со стороны железной дороги, откуда должна была прийти с остановки мама. И откуда еще недавно в нее, Сашу, стреляли.

Саня первым спустился с крыльца, походил немного туда-сюда, заглянул в темные окна первого этажа. В коротком потертом пальтишке он стоял и смотрел на Сашу, беспомощно опустив руки.