И вот теперь Настя, Зарубин и супруги Боровенко медленно шливместе с толпой провожающих Глеба Борисовича. Писатели, издатели,литературоведы и критики. Родственники.

- Смотрите внимательно, - тихонько повторял то и делоСергей, - может быть, вы увидите тех, кто приезжал тогда к Богданову, а ондверь не открыл.

- Вот она! - внезапно воскликнула Лиза и схватилаСергея за руку - Тише, тише, - зашептал он, осторожно высвобождая руку, -похороны же. Кто - она?

- Женщина, с которой Богданов в ресторане встречался.Она ему конверт отдала, а он ей - деньги.

- Хорошо, спасибо, - вполголоса пробормотал он. -Смотрите еще.

Через две секунды его уже не было рядом, а еще черезполминуты Настя заметила его куртку, мелькающую в непосредственной близости отженщины, на которую указала Лиза.

- А вон эти двое, - взволнованно проговорил Вячеслав. -Точно, они. И опять вместе, как тогда.

Он указывал на двоюродного брата Богданова, ГригорияАлександровича Черевнина, рядом с которым, как и на похоронах Глафиры, стоялсын Глеба Борисовича - Илья Глебович. Н-да, Глеб Борисович, до какого жекатастрофического состояния вы довели свои семейные дела, если двоюродномубрату и родному сыну дверь не открываете?

- Хорошо. Еще кого-нибудь узнаете?

К концу траурной церемонии, часть которой проходила вритуальном зале, а часть - под открытым небом, Настя так продрогла, что струдом смогла разжать стиснутые в кулаки и засунутые поглубже в карманы руки.

Перчатки взять она забыла. Боровенко очень старались, нобольше никого из присутствующих не опознали, кроме младшей дочери БогдановаЛады, которую видели, когда она приходила к отцу на воскресный обед.

Зарубин совсем затерялся в толпе, и Насте пришлось ждать егоу ворот кладбища.

- Ну что? - спросила она, когда Сережа появился.

- Это сестра второй жены Богданова. Зовут Валентиной,фамилию выяснить не удалось, обстановка специфическая. Но зато я узнал, чем оназанимается.

- И чем? - Настю разбирало нетерпеливое любопытство -Торгует модной одеждой. Судя по тому, как она одета, она не столько торгует,сколько носит эту одежду.

Жалко, да?

- Чего жалко?

- Ну, что она вторая жена сестры., тьфу ты, сестравторой жены. Было бы классно, если бы она оказалась, например, сестройНестерова или его коллегой по редакции. Тогда бы все сошлось и можно было бывздохнуть свободно.

- Не ищи легких путей, Сержик, - ее передернуло отхолода, и Настя машинально прижала локти к бокам. - Легкие пути знаешь кудаведут?

- Знаю, в мышеловку, - уныло ответил Зарубин. - Когдавелишь побеседовать с мадам Валентиной?

- Сегодня у нее поминки, а завтра можно.

- Слушай, мы, конечно, должны быть деликатными,человечными и все такое, но ты же сама сказала, что Погодин и его компаниямогут еще что-нибудь сотворить.

Причем в любой момент. Пока мы тут миндальничаем, они небосьуже новое убийство задумали.

- И что ты предлагаешь? - поморщилась Настя. -Выдернуть ее сейчас и вместо поминок отвезти на Петровку? Ты считаешь, что этоприлично?

- Зачем же так круто, - усмехнулся он. - Я поеду вместесо всеми на поминки, там с ней и поговорю.

- Ты с ума сошел! Это совершенно неприлично.

- Ничего подобного. Вряд ли она убивается по ГлебуБорисовичу, если посмотреть, что он сделал со своими семейными отношениями. Даи кто она ему? Вторая сестра жены, то есть… ну, понятно кто. Отношения у нихбыли сугубо деловые, товарно-денежные, и признаков глубокой скорби на лицеВалентины я не заметил. А пролезть в ресторан и примкнуть к толпе поминающих -как нечего делать. Опер я или где?

- Или там, - улыбнулась она. - Ты как поедешь, наслужебной машине или вместе со всеми, на автобусе?

- Я - с народом, - гордо объявил Зарубин.

- Тогда я возьму машину, ладно? Мне в женскуюконсультацию надо.

- Пална, ты чего? - Он в ужасе посмотрел на нее. - Тебеж на пенсию скоро.

- Балда ты. Я за списками. Они обещали к сегодняшнемудню подготовить.

***

Списки и в самом деле были готовы. При их виде Насте чутьдурно не стало. Три с половиной тысячи посещений за месяц. Женщин, приходившихв консультацию в течение этого месяца, было, конечно, не три с половинойтысячи, а меньше, просто многие приходили больше одного раза. Но это не спасалоположения. Сперва нужно выбрать из списка всех, кто носит имя Ольга, потомвыверить и убрать повторы, потом пройтись по возрасту, отсекая совсеммолоденьких и тех, кому за сорок, поскольку точного возраста своей случайнойзнакомой Нестерова не знала и сказала, что на глазок ей было между тридцатью итридцатью семью. Но Настя знала, что такое этот самый "женскийглазок", всегда, пусть и подсознательно, готовый прибавить другой женщинепару-тройку годиков. Значит, брать нужно "вилку" от двадцати шести досорока, чтобы не ошибиться.

И вот тех, кто в конце концов останется, нужно будетотрабатывать. Интересно, сколько их будет? Сто? Двести?

Или повезет, и их будет только двадцать? Ну почему ее зовутОльгой, а не Аэлитой или Виолеттой? Ну почему Нестерова не облегчила работусыщикам, сказав, что у Ольги было, к примеру, редкое заболевание или большойсрок беременности? Ну почему всегда все так трудно и, что самое главное,малоперспективно? Такая прорва работы - и все ради каких-то жалких тридцатитрех процентов удачи. А остальные шестьдесят семь процентов расселись тут наполу в Настином кабинете, забрались на стол, на шкаф, на сейф, на подоконник, вчайник и в горшок с цветком, свесили ножки и гадко подхихикивают над ееникчемными усилиями, потому что точно знают: эта партия - за ними, и Насте еени за что не выиграть.

Но Настя пока что исхода игры не знает, и сидеть ей надэтими списками до морковкиного заговенья, чтобы потом признать в конце концовсвое поражение.

***

Глебушка Богданов начал подавать литературные надежды еще вюном возрасте. В тринадцать лет школьные учителя зачитывались его сочинениями,в пятнадцать - вся школа сбегалась к стенгазете, где был очередной Глебушкинопус из жизни одноклассников, в шестнадцать его рассказ был напечатан в"Комсомольской правде", при этом редактор очень его хвалил и велелприносить новые творения. К моменту поступления в Литературный институт у негобыло уже десяток публикаций и куча хвалебных отзывов. Первую книгу он началписать еще в институте, избрав в качестве тематики жизнь Козьмы ТерентьевичаСолдатенкова - книгоиздателя, коллекционера и текстильного фабриканта, наденьги которого и была построена в Москве больница, носившая его имя, авпоследствии переименованная в Боткинскую.