Януарий, пусть отсохнет мой язык и ни одна красотка больше не посмотрит на меня… нет, последнее сразу беру обратно… Не хотите ли вы сказать, мессер, что решили не искать свою жену, а жениться на ма… на леди Вуд? Или в Англии разрешено многоженство? А как посмотрит на это ее муж?

– Diablo, Берт, что ты несешь? Какое многоженство?! – взвился Ральф. – Я ее муж! Не своей жены, а леди Вуд… Тьфу!

Он почувствовал, что после всех событий этого дня крепкий эль слишком быстро вскружил ему голову и заплел язык.

– Я хочу сказать, – Перси постарался четче изложить свою мысль, – хочу сказать, что моя жена и есть леди Вуд…

– Не осмелюсь спросить, как вам удалось убедить в этом нашу ма… несравненную леди, – зная вас, не сомневаюсь, что вы способны убедить в чем угодно любую женщину, но как вы смогли убедить в том самого себя, сэр? – воскликнул Бертуччо.

– Заткнись, негодяй! И имей почтение к моей жене, а отныне и твоей хозяйке! – Ральф уставился тяжелым взглядом на оруженосца, впрочем, на последнего это не произвело особого впечатления.

– Хорошо, хорошо, как скажете, мессер, – бодро отозвался он. – Раз вы велите мне считать леди Вуд леди Перси, я повинуюсь.

– Именно это я и хочу сказать, Берт… Я нашел леди Перси – и баста!

Третья кружка пошла вслед за второй. Эль показался крепче, чем вначале, еще сильнее ударив в голову, что, собственно, и требовалось смятенному рассудку пирата. Бертуччо, не отстававший от хозяина в деле опустошения кружек и блюд, продолжил изумляться:

– Кого же мы искали там, на севере, в тех холодных лесах? Вы проехали остров туда и обратно… Вы точно убедились в том, что леди ваша жена, мессер?

– Убедился ли я? Diablo, я разобью твою бестолковую голову, Берт! Леди Перси, дочь сэра Уильяма, приехала в Лондон, чтобы спасать своего отца!

– А вы спасли ее…

– Да, разрази меня гром! – согласился Ральф, приступая к четвертой кружке.

– Так, значит, вы, мессер… Все это время вы, мессер… Вам определенно повезло, мессер! Святая Дева Мария, вы заполучили славную жену!

– Молчи, бастард! Она славная, но пусть твои нечестивые уста не касаются моей леди! – Ральф занес кулак над столом и… медленно отпустил, вдруг вспомнив, что прекрасная изменница спит в нескольких шагах, за стеной.

– Ба, мессер, с каких это пор мои уста стали нечестивыми в том, что касается прекрасных синьор? Вы гневаетесь, но я поражен в самое сердце тем, что только что услышал. Я немало повидал, и вам ли этого не знать, мессер, но такого… такого чуда… это чудо, разрази меня гром небесный и подземный! Вас вело провидение, там, на дороге, да и позже, когда вы похитили прекрасную донну! О, святой Януарий!

Ральф ухмыльнулся, приканчивая очередную, уже неведомо какую по счету кружку.

– Похитил… Ты договоришься, Берт!

– Скузи[116], мессер, скузи! – Олива, сверкнув белозубой улыбкой, разлил остатки эля по кружкам.

Когда Мод, проснувшись, набросила на себя накидку, вышла из спальни и пошла на голоса, звучащие из кабинета мужа, она обнаружила там двух изрядно захмелевших мужчин, которые, фальшивя, распевали фроттолу[117] на четыре голоса. Увлеченные пением, они не сразу заметили ее, стоящую в дверях. Заметив же, сэр Ральф Перси, более похожий сейчас, как, впрочем, и обычно, на лесного разбойника, чем на дворянина, босой, в распахнутой на груди камизе, поднялся со стула, не преминув уронить его, подошел к Мод, обдав ее ароматом выпитого эля, и со словами «отчего вы не спите, моя леди?» подхватил ее на руки и унес в спальню. Бертуччо допел фроттолу соло и отправился в постель, которую уже нагрела милашка вдова-молочница в доме по соседству. Любовь правила миром в эту ночь.

Утро опять одарило дождем и неожиданным отсутствием последствий вчерашней попойки. Возможно, хмель растворился в объятиях, которыми Ральф щедро одарил обретенную жену, не жалея ни своих, ни ее сил. Осознание того, что она ныне всецело принадлежит ему одному, кружило голову грубому пирату посильнее темного эля. Теперь ничто не грозит его роду остаться без наследников… ничто, кроме бывшего друга и его приспешников, отчего-то желающих его смерти. Последняя мысль заставила Ральфа выпустить из объятий жену, что спала, свернувшись горячим клубком под его боком, выбраться из постели и отправиться в кабинет.

Он взял шкатулку, ту самую, из-за которой, если верить словам Стрейнджвея, чуть не погиб во Франции, и уселся за стол. Накануне он лишь бегло просмотрел лежавшие в ней бумаги, все оказалось на месте – и документ на Корбридж, и копия завещания отца, и брачный контракт. Теперь Ральф собирался ознакомиться с тем, что было сокрыто внутри. Быстро справившись с секретным замком, он раскрыл потайное отделение, вытащил письма и принялся их изучать.

Когда за окном сквозь дождливую муть пробился луч солнца, последний листок приземлился сверху на разбросанные по столу и дважды перечитанные письма. Ральф взъерошил волосы на голове, невидящим взглядом уставившись куда-то в окно, откинулся было на стуле, но вскочил и заходил по кабинету.

Diablo! Теперь он знал, почему тринадцать лет назад к нему подослали убийцу и почему, когда он ступил на английскую землю, за его жизнь никто бы не дал и ломаного гроша. Убить его хотели не столько из-за драгоценной карты или Корбриджа.

Эти письма были тлеющим костром, который мог в любой момент вновь вспыхнуть и разгореться, – смертельно опасные для тех, кто их писал, кто в них был упомянут и кому они были адресованы. По какому-то невероятному случаю их не уничтожили еще тогда, в 1523 году, за ними-то и гонялись Нортумберленд и Скроуп. Неудивительно, что они так хотели не только вернуть себе шкатулку, но и отправить к праотцам ее обладателя, сэра Ральфа Перси, который мог увидеть и прочитать эти письма. Попади эти листки в руки королевских приспешников, они привели бы на эшафот и его братца Генри, и Скроупа, и даже Стрейнджвея, хотя последний был лишь мелкой пешкой в играх первых двух. Ральф помнил то нашумевшее дело весны 23-го года, когда был раскрыт очередной заговор против короля. Тогда на плахе лишились головы трое заговорщиков, среди которых был и сэр Чарльз Клаффорд. Его имя несколько раз встречалось в подписи и упоминалось в строках писем, что хранились в шкатулке все эти годы.

Как стало ясно, не последними людьми в плетении нитей заговора были сэр Мармадьюк Скроуп – Ральф узнал характерные завитушки в почерке и подписи, так похожие на руку того, кто недавно написал для него записку к адвокату, – и граф Нортумберленд, только что унаследовавший титул после смерти отца.