замерцала радужная пелена, напоминающая мыльный пузырь. Она сферой накрыла юного волшебника, заставив мир снаружи зайтись волнами и миражами.

Арди едва поборол желание протянуть палец и коснуться тонкой пленки. Как же необычно было…

— А я уж думал окончательно поседею, — выдохнул Давос, после чего поднял посох над собой и резко опустил вниз.

Тут же вспыхнула миниатюрная огненная печать на посохе мага и её сестра, в десятки раз больше, но уже под ногами Глеба и небо над головой Ардана сверкнуло оранжевым сиянием.

— Ард! — выкрикнула Цасара. — Осторожно!

Все произошедшее не заняло и доли мгновения. Давос сформировал заклинание быстрее, чем самые ловкие из ковбоев выхватывали револьвер из кобуры, а за этим иногда и вовсе сложно уследить. И вот сверху, с треском и грохотом, заставляя жмуриться от яркого света, обрушился столб огня. Яростным змеем, сотканным из пламени, тот закрутился в крутом пике и ударил о щит, после чего растекся по поверхности пелены, отрезая волшебника от окружающего мира.

Все, что видел перед собой Ардан — пылающее пламя, пожирающее его щит. Местами тот покрылся сетью длинных трещин, а где-то и вовсе оказался пробит и языки пламени уже пытались коснуться одежды Арди. А тот, как завороженный, не мог отнять взгляда от происходящего. Лишь внимательнее вглядывался в буйство стихи, словно не было в происходящем ни малейшей угрозы.

А затем с легким звоном, напоминающим хрустальный, щит разлетелся вдребезги и пламя закружилось вокруг Арди. Жар, сравнимый с тем, что волшебник испытывал рядом с жерлом вулкана, едва не заставил его кожу оплавиться, как все стихло. Пламя исчезло так же внезапно, как и появилось, а Давос снова взмахнул посохом и заставил запылать зеленоватую печать, вливая в неё все силы без остатка. Тут же вокруг него появилась пелена, напоминающая прозрачную чешую.

Как если бы какой-то призрачный аспид свился кольцами вокруг мага, иногда мерцая ромбовидными чешуйками изумрудного цвета. В отличии от щита Ардана, кольца змея постоянно шевелились, ни на миг не останавливая свое движение.

— Забыл добавить, парень, — губы Глеба расплылись в плотоядной усмешке. — по факту, это ты меня вызывал на поединок и я, как вызванный, имею законное право предъявить требование к сатисфакции. Так вот мое требование такое — проиграешь и твои книги и посох становятся моей собственностью.

Давос не сдержался и зашелся в череде сдавленных, хриплых смешков. Глаза мага блестели болезненным светом. Буквально сочились той же жадностью до силы, что и у волков-Лей. А сердце Арди пропустило удар. У него не осталось ни малейшей искорки в лучах и, даже если Давос находился в той же ситуации, то это ничего не меняло.

Оставалось надеяться только на…

Ардан внезапно понял, что нож в его руках как-то слишком полегчал. Он скосил взгляд ниже и с удивлением обнаружил, что лезвие клинка стекло на траву расплавленными каплями, а в ладони покоилась лишь обугленная рукоять.

Глеб уже не скрывал ликующего гогота.

Арди посмотрел в его сторону, а затем прикрыл глаза. Если не нож, то… они ведь не обсуждали, какой именно магией нужно пробить щит.

Атта’нха никогда не говорила своему другу и ученику, как именно ему стоит использовать те немногие способности Говорящего, которым успел обучиться. Всегда настаивала на том, что Арди сам волен выбирать, что с ними делать.

Он открыл разум и сердце окружающему миру.

Ардан стоял на краю широкой прерии и её бесконечные просторы простирались перед ним холстом, расписанным величайшей из мелодий природы. Земля, залитая яркими красками цветущих лугов, настоящее море цветов, которые танцевали под ласками легких прикосновений ветров.

Скромный бриз шептал сквозь них, неся с собой сладкие ароматы и обещание свободы. Он пронизывал кожу Арди, заставляя руки покрываться мурашками, проникая все глубже и струясь по венам, вновь пробуждая глубокую, первобытную тоску по дикой свободе, таящейся за границей простор.

Но все это не то… все это не те имена, что он искал…

И Ардан отправился дальше.

Он бежал по тропам ветра все выше и выше.

Туда, где собирались темные тучи, наполняясь неотвратимой свирепостью шторма, что те взращивали в глубине своих задумчивых сердец. Воздух становился все тяжелее, наполненный искрами бури, разворачивающейся в вышине; сама реальность, кажется, была пьяна от предвкушения.

Ардан почувствовал предательские липкие лапы страха, пронзившие его, стоило только увидеть бурлящий водоворот клубящейся тьмы, грозившей поглотить хрупкую красоту прерий. И все же, среди ужаса, в нем зародилась не менее яростная, чем у шторма, решимость — истовое желание противостоять буре и показать, на что он способен не только необузданной силе природы, но и глубинам собственной души.

Он жаждал противостоять вихрям, позволить ветру и дождю хлестать по нему, словно те были воплощением того страха, с которым он боролся с самого детства. Встретиться лицом к лицу с этой бурей означало встретиться лицом к лицу с самим собой и Ардан знал, что только так он сможет отыскать в себе нужные силу и стойкость.

— Что… дождь?

— Вроде сегодня должна была быть ясная погода…

И в этом мраке Ардан услышал имя, он потянулся к нему и встал рядом как равный. Презирая собственный страх и сомнения, Ардан взял это имя и вложил его в свой посох, после чего размахнулся, открыл глаза и выставил перед собой, произнеся слова, не имевшие звуков.

Деревянное навершие вспыхнуло ярким белым светом и, рассекая разом обрушившийся на прерии ливень, в сторону замершего в недоумении Давоса устремилась ледяная молния. Она ударила о его щит, заставив прогнуться изумрудные чешуйки, но так и не пробила их, а Ардан, зная, что не сможет долго удерживать концентрацию, взмахнул посохом и ледяная молния, повинуясь его воли, изогнулась плетью, после чего взмыла на несколько метров вверх и, как и огненный столб Давоса, обрушилась в стремительном вертикальном выпаде.

Щит Глеба затрещал, а затем и вовсе разлетелся на сотни мелких осколков, мгновенно истаявших в воздухе, а вместе с ними исчезла и молния, обернувшись водяной струей, окатившей и без того промокших всадников.

Сам же Арди, захрипев, отшатнулся и прислонился к лошади. По его лицу и телу текли ручьи пота, а сам он тяжело дышал и, если бы не кобыла, ставшая ему опорой, он бы точно свалился на землю.

— Клятая нелюдь! — выкрикнул Давос, после чего кристалл-накопитель в навершии его посоха замерцал зеленоватым свечением, зажигая совсем не щитовую печать.

Мелькнула темная тень.

Сверкнул клинок, приставленный к груди мага.

— Не забывай, вампир, — прошипел Глеб.