Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ардан снова не шелохнулся, а Цасара закатила глаза (за годы жизни среди людей, Арди так и не научился понимать этот жест) и даже замахнулась, как юноша, внезапно, ударил себя кулаком по груди, а затем приложил тыльной стороной ко лбу.
Вампир замерла.
— Ты сделала этот жест над телом дедушки, — проговорил он тихо. — что он значит?
Цасара молча отвернулась и направилась в сторону пролеска.
— Ты уже и сам знаешь, — ответила она у самой границы деревьев.
Ардан действительно знал.
Теперь знал.
Он разжал ладонь и посмотрел на неё.
У Темного Лорда на стягах всегда красовался девиз, выведенный кровью поверженных врагов. Девиз, с которым, чуть больше двух веков назад, первородные, взяв оружие, отправились жечь империю. Девиз, который стал запретным в Новой Монархии и за одно упоминание которого произнесший рисковал не отделаться одним лишь штрафом.
И звучал этот девиз так:
— Долг и честь, — прошептал Ардан, после чего вздохнул и направился следом за Цасарой.
Глава 22
Арди потрепал немолодого гнедого за шею, проверил крепко ли привязан к седлу спальник, после чего затянул потуже тесемки плаща. В прерии и степи самое важное, это не рассчитывать на теплые лучи солнца и заранее озаботиться вопросом сухой и теплой одежды.
— Они должны быть уже здесь, — нервничал один из членов отряда. Ардан не запомнил его имя, да и кроме отличительной черты в виде косоглазия тот никак не выделялся из общей массы.
— Угомонись, — коротко отвесил Йонатан, спокойно покачивавшийся в седле. Кроме него и Давоса все остальные спешились. — Прошла целая неделя дождей. Почва размокла и дилижансы идут медленней. Подождем.
Уже четвертый час они ехали по границе прерии. Как и предупреждала Цасара — Йонатан действительно оказался зациклен на пунктуальности. По нему даже время можно было проверять. Каждые тридцать минут он убирал руку в карман брюк и доставал оттуда часы на длинной цепочке. Отщелкивал крышку, после чего что-то записывал в походный блокнот.
Видимо вел журнал. А может и дневник. А может…
Ардан покачал головой. Он пытался хоть чем-то занять разум, оголодавший за этот месяц по задачкам и печатям магии. А Давос, ехавший, как на зло, рядом с Арди, вряд ли расщедриться на то, чтобы отвязать от седла сумку с книгами пленника и посох последнего.
Так что все пожитки, которыми обладал в данный момент Ардан — два комплекта сезонной одежды, сшитые матерью и убранные в походные сумки, так же притянутые к седлу; походный кожаный плащ и широкополая шляпа, выданные ему отрядом (видимо, чтобы внешне не отличался); пара рабочих ботинок — пока еще крепких, но скоро потребующих оплату в виде каши; полтора десятка эксов в кошелке, спрятанным за голенищем; старый рабочий нож.
На шее у него покоился кожаный ремешок с клыком Эргара и фигуркой дуба, а на запястье — браслет из синего шелка с белой вязью рун Фае. Когда рукава куртки слишком задирались и обнажали запястье Арди, то тот тут же ловил на себе внимательный взгляд Глеба.
За этот месяц Ардан успел переброситься, пусть и парой слов, с каждым из членов экспедиции. Абсолютно разные люди, разных возрастов и даже полов (в отряде, помимо Цасары, состояло еще две женщины) но они сходились в одном — полном безразличии к своему пленнику-грузу. И только один Давос испытывал к Арди явную неприязнь, смешанную с чем-то, что можно было бы назвать алчностью.
— Потерпи немного, — шептал на языке зверей Ардан, поглаживая гриву коня. — скоро мы отправимся в путь, и ты сможешь размять ноги.
— Еда, — отвечал гнедой, покусывая траву и цветы. — Вкусность. Спокойность. Надо бежать — бежать. Не надо бежать — еда.
Арди улыбнулся. Интересно, он так же звучал для остальных, когда впервые пробовал говорить на Имперском? Увы, домашние животные плохо понимали язык диких зверей. Это как общаться на одном языке, но с носителями разных диалектов. Звучит похоже, а вот конкретные детали не разберешь.
Ардан еще раз проверил крепко ли затянут горт с подпругами и дернул за путлище — если швы разойдутся, то, для него, это самые неприятные детали седла для починки. А еще… еще он не сдержался и все же повернулся назад.
Там, на севере, поднимались родные горы, тесно обнимавшие его дом. Их могучие вершины нависали древними воинами, стоявшими на страже той жизни, что он оставил позади. Он знал, что этот вид пробудит в нем смесь меланхолии и тоски, грозящих поглотить всю душу целиком, но не мог оторвать взгляда.
Вновь его охватило глубокое сожаление о всех моментах, которые он упустил; о тех временах, когда не обнимал мать и не веселился с братом. Эти мимолетные мгновения, мерцающие в глубине сознания последними отблесками засыпающей звезды, когда-то воспринимались как должное, а теперь казались Ардану самым ценным из всего, что он уносил с собой.
Внезапно над пиками, среди степенных кучевых, показался орел, легко парящий на фоне лазурного неба. Их взгляды встретились, и хозяин небес прокричал, а его крик эхом разносился по воздуху, словно призыв, молящий Арди вернуться туда, где его дом. Но тот лишь отвернулся и спрятал взгляд.
Он не мог повернуть назад… Теперь его путь лежал дальше, в неизведанные просторы прерий и степей.
С тяжелым сердцем Арди отвернулся от гор и вес простого мимолетного жеста опустился на плечи ярмом тысячи печалей. В эту секунду он почувствовал, как само понятие «дом» растворяется в царстве воспоминаний неуловимым призраком.
Боль от осознания произошедшего ударила его не хуже пудового кулака; чистая и незамутненная, расплываясь в центре груди, она грозила разорвать ту на части. И все же, где-то внутри этой агонии маленький детеныш, когда-то проползший по камням пещеры Эргара в поисках воды, как и прежде — издал короткий, но грозный рык. Рык, полный решимости проложить новый путь и начать новую жизнь, даже когда заветные воспоминаний о доме растворились в тумане ушедших дней.
Ардан знал, что даже если дом и стал лишь одним из воспоминаний — он их не потеряет, а сохранит внутри себя вечными угольками, способными согреть даже в самые темные ночи. И с этими мыслями он резко дернул головой и смело встретил взгляд Давоса.
Тот не успел отвернуться и