Последний день с его разбором нерешенных проблем послужил отрезвляющим напоминанием, что работы еще невпроворот. И все-таки в свете того, что открылось и чему радовались вчера, в зале царило ощущение, что трудности, невзирая на всю их сложность, представляли собой жалкие помехи на пути цивилизации, самой истории, а потому в будущем будут либо подмяты, либо решены по частям или в обход, либо отложены на более поздний срок, чтобы заняться ими, когда система наберет еще больший ход.

На этот раз над входом был натянут транспарант: «Трудности разрешаются умножением». Эту фразу помощники приписывали Вальтеру Беньямину, который якобы назвал ее «древней диалектической максимой», хотя никто так и не смог обнаружить ее в чьем-либо литературном наследии. Не исключено, что он ее выдумал и снабдил фальшивой ссылкой, хотя кто-то заметил, что это на Беньямина не похоже – он слыл дотошным историком и архивистом. Многие тщетно пытались разыскать источник в интернете, что лишний раз доказывает: интернет хоть и огромен, отнюдь не всеобъемлющ в плане материального наследия прошлого. По сути, он капля в море.

Кроме того, Мэри волновали более насущные дела, нежели поиски источника цитаты. Как и вчера, она прошлась по залам. Преодолевать препятствия, умножая их, – чего проще! Нерешенные проблемы были обсуждены, взвешены, расставлены по ранжиру и степени неотложности. Из них составили общий список, похожий на придуманные учеными-ядерщиками «Часы судного дня», показывающие, сколько минут отделяют человечество от конца света. В коридоре стоял настоящий циферблат, стрелки замерли на без двадцати двенадцать. В таком положении они стояли уже целое десятилетие, и Мэри невольно усомнилась, есть ли еще у этой идеи какой-то смысл и польза. Остановившиеся часы не лучший символ смертельной опасности. Безотлагательные проблемы скорее вызывали в уме образ постоянно тикающих часов. Когда она поделилась мыслью с Бадимом, тот лишь покачал головой. «Атомные часы не более чем аллегория непреходящей ядерной угрозы, – пояснил он. – Мы ведем себя как если бы она миновала. Но это не так. Стрелки намекают, что мы игнорируем угрозу нашему существованию. С этим пора что-то делать. Покончить с угрозой раз и навсегда. Все ядерное оружие реально демонтировать за пять лет. Ядерные заряды пустить на топливо для АЭС, выжечь полностью, а отходы захоронить. Все так бестолково».

Разговор оставил у Мэри ощущение, что она не умеет толком оценивать угрозы. Например, петро-государства Заполярья до сих пор не скрывают свое положительное отношение к переменам климата – это что, угроза? С недавних пор Россия, похоже, начала выполнять программу сохранения толщины и прочности льда в Северном Ледовитом океане. Мэри перестала волноваться по этому поводу. У России есть свой флот, арктические воды насыщаются желтым пигментом, чтобы солнечные лучи не проникали на большую глубину и не нагревали воду. Длинными зимними ночами дроны разбрызгивали над морским льдом быстро замерзающую водяную пыль, закрывая полыньи и участки открытой воды. Нет, если Арктика и представляет собой проблему, она решаема. Россия не откажется внести свой вклад.

В еще одном коридоре Мэри встретило царство ядерного оружия и ядерных отходов. Беспокоился не только Бадим, вопросом занималась целая куча рабочих групп. Как превратить неудобные материалы в источник ядерной энергии, выжечь топливо до концентрации, позволяющей надежное захоронение или катапультирование в открытый космос? Как видно, никто не мог предложить ничего путного. Да, эта проблема пока не решена.

А что делать с тридцатью наиболее бедными странами? «Бедная тридцатка», «печальная тридцатка», «слабая тридцатка» – как их только ни называли. В их число входили как минимум десять так называемых недееспособных государств, некоторые пребывали в этом состоянии десятки лет, доведя свои народы до нищеты. Каверзными в техническом смысле можно назвать такие проблемы, которые не только не поддавались решению, но и втягивали в себя других, что делало их похожими на заразную болезнь. Странам, страдающим от каверзных проблем, требовалось вмешательство соседей, а значит, всего мира. Их, по большому счету, следовало бы перевести на региональное или международное конкурсное управление. Однако, если пренебречь суверенитетом одной страны, получится, что, сто́ит в политике подуть враждебным ветрам, пренебречь можно суверенитетом любого государства. Ущемление суверенитета никого не устроит. На наведении порядка в различных постколониальных зонах бедствия обычно настаивали зажиточные бывшие империи, что редко выглядело искренне, даже когда побуждения были благородными. Американская империя в основном уповала на экономику и не называла себя империей, поэтому сами американцы никогда не считали себя имперцами, несмотря на восемьсот военных баз, разбросанных по всему свету, и тот факт, что военный бюджет США был больше, чему у всех остальных стран мира, вместе взятых. Поэтому Америка могла себе позволить такие вещи, как «вашингтонский консенсус», использующий в качестве орудий американской гегемонии Всемирный банк, МВФ и даже ВТО, принуждая бедные страны участвовать в мировых делах на правах колоний нового типа, де факто американских вассалов, либо смириться с еще горшей судьбой. Даже Китай с его инициативой «Один пояс – один путь» и местным влиянием на Азию не так сильно пытался выдавать свои имперские интересы за филантропию, как американцы, в конце двадцатого века подорвавшие самодостаточность целых стран навязанными структурными реформами, превратившими их в источник сырьевых культур для американских рынков. Нет уж. Недальновидность и чванство Америки, претензии на роль единственной мировой супердержавы, по оценкам Мэри, еще входили в список каверзных проблем. Однако проблемой Америки не занималась ни одна рабочая группа, не было и соответствующих стендов. Ну еще бы. Это еще одна тема, о которой только шушукаются в кулуарах. Для ее решения потребуются объединенные, скоординированные усилия всего мира, и, разумеется, другие страны ни за что не договорятся между собой – еще и потому, что многие зависят от США и продались им с потрохами.

На первый план в восприятии людей после притупления проблемы СО2 вышло непрерывное отравление биосферы нечистотами, пестицидами, пластиком и прочими отходами цивилизации. Конечно, у биосферы есть запас прочности. В то же время любое живое существо способно принимать и перерабатывать яд только до определенного предела, после чего возникает отравление и начинаются неприятности.

Очередной зал был посвящен теме притеснения женщин, личного и коллективного. Нередко это происходило в странах с самым низким рейтингом по всем другим категориям – благосостоянию, политическому представительству, техническим возможностям. Так было, конечно, не случайно. Статус женщины не просто показатель, он имеет фундаментальное значение для прогресса любой культуры. Многие прежние формы патриархата не отмерли, поэтому среди острых нерешенных проблем числились патриархальность и мизогиния. Мэри со вздохом отметила, что в этом зале по сравнению с другими находилось намного больше женщин, чем мужчин. Среди ста человек она насчитала пять белых и двадцать цветных мужчин. Даже если проблему представить как одну из самых острых из оставшихся, немногие мужчины согласятся считать ее таковой. Решать ее предстоит не мужчинам, а женщинам – оттачивая и пробивая законы. А потому проблема эта воистину была велика и каверзна. Возмутительно само выведение ее в отдельную категорию наряду с загрязнением среды, ядерным оружием, углеводородами и бедами управления. В этом коренится часть проблемы. Когда на женщин перестанут смотреть как на нечто «другое»?[20] Разве они не являются большинством в своем виде, на несколько миллионов опережая мужчин?