Невелика беда. Фрэнка навещали соседи по коммунальной квартире, в которой он недолго пожил, приятели по тюремному заключению. Он сам так говорил. Однако, когда бы Мэри ни пришла, в любое время дня, у Фрэнка никто не сидел, причем было заметно, что так прошел весь день. Возможно, дело было в его облике, Фрэнк день ото дня все больше уходил в себя, но Мэри доверяла первому впечатлению – что к нему почти никто не приходит. По мере ухудшения состояния, когда Фрэнк вставал с кровати и покидал палату все реже и почти все время лежал под капельницей с болеутоляющим раствором, Мэри стала проводить у него больше времени. Она верила: когда человек умирает, его нельзя бросать одного, прикованного к постели, забытого всеми, кроме медсестер и врачей. Это неправильно, не по-человечески. Такого не должно быть.

Поэтому Мэри превратила палату Фрэнка в свой офис. Принесла динамик, разыскала в клинике маленькую скамеечку для ног, подложила на спинку стула подушку.

Завела для себя порядок: утром быстро завтракала в своей охраняемой квартире, набирала кофе в термос, приезжала в министерство проверить состояние дел, после чего продолжала работу, сидя в палате Фрэнка. Устраивалась поудобнее на стуле, включала в знак своего появления «Kind of Blue» Майлза Дэвиса и принималась работать на планшете. Когда требовалось сделать звонок, выходила в коридор и как можно тише и быстрее заканчивала разговор. Телохранители – ими почти всегда назначались Томас и Сибилла – обосновались в приемной клиники как дома. Работа у них, судя по всему, была прескучная, но они не жаловались. Однажды Мэри задала им этот вопрос, охранники лишь пожали плечами. «Нас устраивает, – сказали они. – Так даже лучше. Хорошо бы ничего не менять».

В те дни Фрэнк редко просыпался, что приносило облегчение и ему, и гостье. Очнувшись ото сна, он шевелился, кряхтел, моргал и тер покрасневшие глаза, растерянно глядя по сторонам. Отекшее лицо. Заметив Мэри, он говорил «а-а». А сказав, иногда замолкал на несколько минут. В других случаях спрашивал, как дела, просил рассказать о последних событиях. Мэри кратко сообщала последние новости, особенно если они как-то были связаны с беженцами. Если речь шла конкретно о Швейцарии, зачитывала новости с планшета, чтобы ничего не упустить. В противном случае передавала своими словами.

Почти все время Фрэнк спал беспокойным, неглубоким сном. Накачанный медикаментами. Порой лежал без движения, но часто беспокойно ерзал, пытаясь найти положение поудобнее.

Иногда просыпался внезапно, и казалось, что он в полном сознании, но как бы смотрит на нее с большого расстояния. Однажды, пребывая в таком состоянии, вдруг ни с того ни с сего сказал: «Ну вот, теперь меня похитили вы».

Мэри немного обиделась, но стараясь не подавать виду, проворчала: «Слушатели поневоле всегда недовольны».

– Вы могли бы помочь мне совершить побег.

– Я этим и занимаюсь.

– У вас плохо получается.

– Ну, клиника хорошо охраняется.

– То есть все та же тюрьма с ее визитами?

– Боюсь, что так.

В другой раз он, проснувшись, уставился на Мэри, не сразу опознал ее, не понял, где находится.

– Жаль, что не увижу, что будет потом. Похоже, начинаются интересные события, – тихо проговорил Фрэнк.

– Пожалуй. С другой стороны, никто из нас не проживет достаточно долго, чтобы увидеть, чем все это закончится.

– Что, новые неприятности?

– Они есть всегда. – Мэри взглянула на поступившие сообщения. Чтобы добраться до последнего, пришлось прокручивать список несколько минут. – Иногда проблемы подобных масштабов сохраняются многие годы.

– Веками.

– То-то и оно.

– Пусть даже так. Но перелом – вы как-то о нем говорили… Ключ – в переломе. Вы до него еще доживете.

Мэри, не отрывая взгляда, кивнула. Когда Фрэнк заводил разговор о собственной смерти, ей всегда хотелось уйти в сторону. Он заметил в ней этот страх – словно ломался некий барьер и они оба падали в невыносимую бездну. Со временем Мэри научилась не торопиться с ответом, позволяя Фрэнку закончить мысль. Какой смысл проводить с кем-либо время, если не позволять им выговориться.

На этот раз Фрэнк задремал, так и не сформулировав мысль до конца. Во время следующего визита она застала его уже проснувшимся и сидящим на постели в возбужденном состоянии. Заметив Мэри, Фрэнк лихорадочно протянул ей навстречу руку, чуть не упав с кровати.

– Я только что проскочил сквозь потолок! – воскликнул он, дико вращая глазами. – Проснулся, вижу: стою на кровати. И прыгнул сквозь потолок – прямо сюда! – Он ткнул пальцем вверх. – А дальше не получилось. Попытался оторваться – не вышло. Плюхнулся назад, опять очнулся в кровати. Но прыжок был, я помню!

– Ну и ну, – выдавила Мэри.

– Что это значит? – Фрэнк вперил в нее смятенный, ошарашенный взгляд. – Что вы хотите сказать?

– Не знаю, – немедленно отозвалась она. Нашарила его руку, сплела свои пальцы с пальцами Фрэнка и бережно отодвинула его от края кровати. – Вам, похоже, было знамение. Вы пытались отсюда вырваться.

– Да, пытался.

Мэри отпустила руку Фрэнка и села на стул.

– Рано еще.

– Черт!

– Вы очень сильная личность.

– Если так, почему не получилось?

– Ну-у, – замешкалась Мэри, – Дело, очевидно, не только в вас. Просто ваше время еще не пришло.

Фрэнк посмотрел на нее пришибленным взглядом. Еще бы: сон как явь, галлюцинация, попытка улететь из этого мира способны не на шутку вывести из равновесия.

Мэри не знала, чем его утешить. Фрэнк заплакал, не отворачивая лица, слезы скатывались вниз по щекам. У Мэри тоже защипало в глазах. Нечто неуловимое преодолело разделяющее их пространство, как телепатия, как древний праязык. Так бывает, когда кто-то рядом зевнет, и зевота мгновенно передается тебе. Что говорят в таком случае?

Мэри ткнула пальцем в динамик, полилась мелодия «Kind of Blue». Она стала их музыкальной темой, весь альбом стал фоном для их умных разговоров. Мэри отклонилась на спинку стула, купаясь в знакомых аккордах. Они взялись за руки и так сидели некоторое время. Фрэнк время от времени сжимал ее пальцы. Через некоторое время его хватка ослабла, он заснул и уже не просыпался до конца дня.

В другой раз, мечась в беспамятстве на постели, извиваясь, он вдруг очнулся, словно вынырнул из воды на поверхность хватнуть воздуха, заметил Мэри – и тут же страдальчески отвернулся. Он был напичкан медикаментами, дезориентирован и пришел в сознание лишь наполовину. В своем сумеречном состоянии Фрэнк пробормотал: «На то воля судьбы. На то воля судьбы».

Мэри внимательно осмотрела своего друга. Лицо вспотело, одновременно распухло и осунулось. Дыхание давалось с трудом, Фрэнк втягивал в себя воздух с отчаянными потугами, как будто не мог надышаться вволю. Убедившись, что Фрэнк опять впал в небытие, Мэри произнесла: «Дружище, судьбы не существует».