– Что-нибудь в этом роде?

С тех пор так бывало каждый раз: Элис просила его проделать с ней очередную новую странную штуку, то, чего Браун никогда не пробовал и до чего бы сроду не додумался. От желаний Элис у него бежали мурашки, он боялся, что не справится, не сумеет сделать то, о чем она просит, или сделает не так, как ей хочется, и упирался, пока страх потерять Элис не пересиливал испуг и стыд: тогда Браун все же заставлял себя заняться с ней сексом так, как ей хотелось, но не получал от этого удовольствия, потому что сомневался, правильно ли все делает, однако понимал, что может быть хуже.

– Ничего не хочешь мне показать? – произнес он, притиснул Элис животом к машине, а сам прижался к ее спине.

– Нет.

– Ты ничего не прячешь в джинсах? Лучше признайся честно.

– Нет.

– Сейчас проверим.

Она почувствовала, как он вывернул ее карманы, сперва передние, потом задние, но ничего не нашел, кроме ниточек да табачных крошек. Он похлопал ее по бедрам – снаружи, потом внутри.

– Ну что, убедился? – сказала она. – Нет у меня ничего.

– Заткнись.

– Отпусти меня.

– Закрой рот.

– Свинья чертова, – процедила Элис.

Он вжал ее лицом в холодный железный капот.

– А ну повтори, что ты сказала, – велел Браун. – Ну, давай.

– Свинья, импотент чертов, – выругалась Элис.

– Импотент? – окрысился Браун. – Ну я тебе сейчас покажу импотента.

Он наклонился над ней и прошептал на ухо – на пять октав выше, чем до этого. В словах его дышала любовь и нежность:

– Я все правильно делаю?

– Не отвлекайся! – рявкнула Элис.

– Ладно, как скажешь, – согласился он.

Элис почувствовала, как он сдернул с нее джинсы. Как подался капот под ее щекой. Потом утренний холодок: Браун стащил с нее джинсы и пинком расставил ей ноги, чтобы проще было войти. Он прижался к ней, с силой вставил в нее член, и она почувствовала, как он твердеет внутри нее, увеличивается в размерах. Наконец он начал двигаться. Трахал ее, повизгивая, как щенок, каждый раз, как заталкивал член глубже. Двигался он неритмично. Дергался судорожно, хаотично и очень быстро кончил, через минуту-другую, напоследок стремительно войдя в нее.

Член его тут же уменьшился в размерах, тело обмякло, прикосновения стали нежными. Браун выпустил Элис. Она выпрямилась. Он протянул ей джинсы, которые с нее сорвал. От смущения он не мог поднять на нее глаз. Элис улыбнулась и надела штаны. Они уселись бок о бок за машиной, прислонясь к бамперу. Наконец Браун спросил:

– Я был не слишком груб?

– Нет, в самый раз, – уверила его Элис.

– Я боялся сделать тебе больно.

– Все в порядке.

– Ты ведь сама в прошлый раз просила погрубее.

– Да, – ответила Элис, потянулась в одну сторону, в другую, пощупала щеку, которой он впечатал ее в капот, потом шею там, где он в нее вцепился.

– Почему ты все время ходишь одна? – спросил он. – Это опасно.

– Ничего подобного.

– На улицах полно хулиганья, – продолжил он, обхватил ее большими руками и обнял так, что она вскрикнула от боли.

– Ой!

– Прости, – Браун тут же выпустил Элис. – Я медведь.

– Ничего страшного. – Она похлопала его по руке. – Мне пора.

Элис встала. Намокшие изнутри джинсы холодили кожу. Ей хотелось домой, под душ.

– Я тебя отвезу, – предложил Браун.

– Еще чего. Нас же увидят.

– Я тебя высажу за пару кварталов до общаги.

– Не надо, – ответила Элис.

– Когда мы с тобой увидимся?

– Да, кстати. В следующий раз я хочу попробовать кое-что еще, – сказала Элис, и у Брауна екнуло сердце: значит, они все же увидятся снова!

– В следующий раз, – продолжала Элис, – я хочу, чтобы ты меня придушил.

Брауна как холодной водой окатили.

– Что?

– Понарошку, разумеется, – пояснила Элис. – Положишь мне руку на горло и сделаешь вид, будто душишь.

– Сделаю вид?

– Ну, можешь немного сдавить, будет вообще клево.

– О господи! – воскликнул Браун. – Да ни за что.

Элис нахмурилась.

– Тебе что-то не нравится?

– Не нравится? И это еще мягко сказано! Я не понимаю, тебе-то это чем нравится? Я не ослышался, ты ведь просила тебя задушить? Это уже ни в какие ворота не лезет. Почему я должен тебя душить?

– Мы уже об этом говорили. Потому что я никогда такого не пробовала.

– И что с того? Если ты никогда не ела терияки, это повод наконец попробовать. Но это, черт побери, не повод тебя душить.

– Другого нет.

– Если ты хочешь, чтобы я это сделал, хотя бы объясни почему.

Он впервые осмелился ей перечить и тут же об этом пожалел. Браун испугался, что Элис пожмет плечами и уйдет. Как у большинства неблагополучных пар, у них тоже один из партнеров сильнее нуждался в другом. Было ясно без слов, что Элис в любой момент может уйти и даже не особо пожалеет об этом, его же расставание убьет. От него мокрого места не останется. Потому что ничего подобного с ним больше никогда не произойдет. Он не найдет другую такую женщину, как Элис, и если она его бросит, ему придется жить по-старому, вот только после ее ухода эта старая жизнь покажется ему скучной и пресной.

Так что на самом деле он воспротивился не просьбе Элис, а неминуемой моногамии и смерти.

Элис погрузилась в раздумья. Браун никогда не видел ее такой задумчивой. Она всегда была уверена в себе и за словом в карман не лезла; тем более странным ему показалось, что она так долго молчит. Наконец Элис собралась с мыслями, бросила на него взгляд поверх солнечных очков, которые носила не снимая, и испустила тяжелый, даже, пожалуй, раздраженный вздох.

– Ну ладно, так уж и быть, скажу, – проговорила она. – Секс с парнями меня не возбуждает. Я имею в виду обычный секс. Большинство парней относятся к сексу как к игре в пинбол: знай себе дергай за рычаги. Это скучно.

– Я никогда не играл в пинбол.

– Ты не понимаешь. Ладно, возьмем другую аналогию: представь, что твои знакомые едят пирог. И нахваливают. Ты пробуешь, а он на вкус как бумага или картон. Гадость, в общем. При этом все твои друзья его обожают. Как бы ты себя чувствовал в такой ситуации?

– Наверно, мне было бы обидно.

– Мало того: тебя бы это раздражало. Особенно если все в один голос принялись бы тебя уверять, что пирог тут ни при чем. Что дело в тебе. Что ты его как-то неправильно ешь. Теперь понимаешь?