– О, привет, – проговорила она.

– Можно к тебе?

Новый голос. Женский. Женский голос.

– Конечно. Заходи, рада тебя видеть, – ответила Элис.

– Я получила твою записку, – сказала девушка, и Браун узнал ее: первокурсница из соседней комнаты, девица в больших круглых очках, Фэй Андресен.

– Я хотела перед тобой извиниться, – пояснила Элис, – за то, как вела себя в “Доме свободы”.

– Да ладно, все в порядке.

– Нет. Я снова тебя обидела. Так нельзя. Это не по-товарищески. Зря я на тебя набросилась. Прости, пожалуйста.

– Конечно.

Браун впервые слышал, чтобы Элис перед кем-то извинялась или в чем-то раскаивалась.

– Если хочешь переспать с Себастьяном, это твое личное дело, – добавила она.

– Я не говорила, что хочу с ним переспать, – возразила Фэй.

– Если ты хочешь, чтобы Себастьян тебя трахнул, это твое личное дело.

– Да ну при чем тут это.

– Если ты хочешь, чтобы Себастьян всадил тебе так, что в глазах потемнело…

– Хватит уже!

Девчонки рассмеялись. Браун пометил у себя в журнале: “Смеются”. Он сам не знал, нужно ли это, пригодится ли потом, когда он вернется к записям. В Красном отряде ему толком не объяснили, как вести наблюдение.

– Так что там с Себастьяном, – поинтересовалась Элис, – он уже к тебе подкатывал?

– В каком смысле “подкатывал”?

– Ну, приставал? Лез с нежностями?

Фэй с минуту смотрела на Элис и о чем-то думала.

– Так это твоих рук дело?

– То есть приставал?

– Ты ему что-то сказала? – допытывалась Фэй. – Что ты ему наплела?

– Я лишь проинформировала его о том, что ты им интересуешься.

– Боже мой!

– И о том, что он тебе очень нравится.

– О нет!

– Рассказала о том, что в глубине души ты питаешь к нему нежные чувства.

– Вот именно, в глубине души. И это никого не касается.

– Я решила ускорить процесс. Мне хотелось загладить вину. За то, что прочитала тебе мораль в “Доме свободы”. Теперь мы квиты. Не благодари.

– И в чем же мы квиты? Ты считаешь, что сделала мне одолжение?

Фэй мерила шагами комнату. Элис сидела по-турецки на кровати. Вся эта сцена явно ее веселила.

– Ты бы молча страдала и сохла по нему, – ответила Элис. – Разве не так? Ты бы никогда не осмелилась ему признаться.

– Откуда ты знаешь? И вовсе бы я не страдала.

– Значит, он все-таки к тебе приставал. И как же именно?

Фэй остановилась и посмотрела на Элис. Та прикусила щеку изнутри.

– Облизал мне ухо во время медитации.

– Сексуально.

Браун пометил в журнале: “Облизал ухо”.

– И позвал к себе, – добавила Фэй. – В четверг вечером.

– То есть накануне демонстрации.

– Да.

– Как романтично.

– Ну, в общем, да.

– Нет, ты не понимаешь. Это ж офигеть как романтично. Это же самый важный день в его жизни. Он пойдет на демонстрацию протеста, а это опасно, могут быть беспорядки. Его могут побить, ранить, а то и убить. Как знать? И он хочет провести последний свободный вечер с тобой.

– Именно так.

– Прямо как у Гюго.

Фэй уселась за стол Элис и уставилась в пол.

– У меня ведь дома парень есть. Генри. Хочет на мне жениться.

– Ясно. А ты хочешь за него замуж?

– Может быть. Не знаю.

– “Не знаю” обычно значит “нет”.

– Да я не то чтобы не знаю. Просто еще не решила.

– Тут же как: либо ты спишь и видишь, как бы выйти за него замуж, либо отказываешь ему. Все просто.

– Ничего не просто, – возразила Фэй. – Все очень сложно. Ты не понимаешь.

– Тогда объясни.

– Ну, в общем, как-то так. Представь, что тебя мучит жажда. Пить хочется смертельно. Ты не можешь думать ни о чем, кроме огромного стакана воды. Улавливаешь?

– Улавливаю.

– И вот ты представляешь себе этот стакан воды, живо так представляешь, но жажда от этого не проходит.

– Потому что воображаемой водой напиться нельзя.

– Вот именно. Ты оглядываешься и видишь мутную лужу в бензиновых разводах. Не стакан воды, конечно, но хоть какая-то жидкость. К тому же реальная, в отличие от стакана воды. И ты выбираешь эту мутную лужу в разводах, хотя не сказать, чтобы тебе именно этого хотелось. Вот примерно поэтому я с Генри.

– А Себастьян?

– Он как раз стакан воды.

– Надо написать об этом песню в стиле кантри.

– Поэтому я и боюсь все испортить. И еще я боюсь, что он захочет, как бы это сказать, – Фэй примолкла, подбирая слово, – узнать меня поближе.

– То есть трахнуть.

– Да.

– Ну и?

– Ну и я подумала…

Повисло тяжелое молчание. Фэй смотрела на руки, Элис на Фэй. Обе сидели на кровати, идеально вписываясь в видоискатель телескопа.

– Ты подумала, что я тебе что-нибудь посоветую, – докончила за нее Элис.

– Да.

– Насчет секса.

– Да.

– А с чего ты взяла, что я в этом разбираюсь?

Браун улыбнулся. До чего же ехидная эта хиппушка.

У Фэй вытянулось лицо.

– Я вовсе не это имела… – пробормотала она.

– О господи, да расслабься ты.

– Прости.

– В этом-то все и дело. Вот тебе мой совет: расслабься.

– Да я толком не умею расслабляться.

– Расслабься и все. Дыши.

– Думаешь, это так просто? Мне когда-то врачи показали, как нужно дышать, но если я сильно нервничаю, у меня ничего не получается.

– Не дышишь, что ли?

– Дышу, но неправильно.

– А почему? Ты думаешь о чем-то таком, что не можешь расслабиться и нормально дышать?

– Трудно объяснить.

– А ты попытайся.

– Ну ладно. В общем, когда я училась дышать правильно, мне все время было стыдно. Во-первых, за то, что приходится учиться дышать. Как будто я не способна выполнить простейшее действие. Даже это у меня не получается.

– Понятно, – сказала Элис. – Продолжай.

– А потом, когда уже дышала, как учили, все время волновалась, правильно ли дышу, вдруг что-то делаю не так. Вдруг я как-то неидеально дышу. Несовершенно. Хотя я понятия не имела, что значит дышать идеально. Но наверняка этому можно научиться, и если я дышу как-то не так, значит, я все делаю неправильно. Причем не только дышу неправильно – вообще неправильно живу. Если я даже дышу неправильно, что же говорить о жизни в целом? И чем больше я думаю о том, как нужно дышать, тем труднее мне дышать, я начинаю задыхаться, теряю сознание, ну, в общем.