– Это было нетрудно.

Блэквуд проходит в комнату с таким видом, словно к себе домой. Да как он вообще смеет появляться здесь?

– Убирайся, – укрываюсь одеялом, но по шагам слышу, что никто даже не собирается уходить.

– Я сказала: уходи.

– Ты не можешь оставаться здесь. Если я тебя нашел, моровы тем более выследят.

– Мне плевать.

– Ты должна пойти со мной.

Во мне словно канистра керосина вспыхнула. Откидываю одеяло с такой силой, что оно падает на пол.

– Ты что не понимаешь? Я никуда с тобой не пойду. Уходи.

Во мне все кипит. Еще немного, и я на него наброшусь.

– Сейчас же!

Не реагирует, даже с места не двигается.

– Ты что, не слышишь? Я не хочу тебя видеть. Убирайся!

Хватаю лампу со столика и бросаю в него. Слишком ожидаемо. Он уклоняется, и лампа разбивается о стену.

– Я не могу оставить тебя одну.

Нет, это поразительно! Настолько хорошо можно разбираться в тварях и настолько плохо в людях. Вскакиваю с кровати так быстро, что перед глазами все темнеет. Похоже, мне придется вытолкать его отсюда.

– Мне плевать на твой дурацкий приказ, – хватаю его за локоть и тащу к двери. – Я хочу, чтобы ты наконец оставил меня в покое.

– Ты злишься.

– Да неужели? Ты стоял там и ничего не делал. Ты… просто смотрел, как Даниил собирается меня изрезать.

– Он бы ничего не сделал. Ты нужна моровам.

– Он собирался! Его ничего не останавливало.

Он сужает глаза.

– Ты ведь злишься не из-за этого, а из-за того, что он сказал?

Не могу поверить. Меня сегодня чуть не убили (в который раз). Я узнала, что моего дядю убили не моровы, а Блэквуд, которому я доверяла. А все, что его интересует, это правду ли сказал Даниил насчет моих чувств к нему?

– Это правда?

В этот момент меня переполняет такая злость, которую я не испытывала никогда в жизни. Я сжимаю руку и со всей силы врезаю ему пощечину, так сильно, что нижняя губа трескается. На подбородок стекает кровь. Блэквуд смахивает ее краем ладони.

– Полегчало?

Господи… не могу на него смотреть. Каждый взгляд, слово делает только хуже, раскрывает его худшие стороны. Стороны, которых я не хочу знать, не хочу видеть. Его не хочу видеть.

– Просто уходи… пожалуйста.

Устало бреду к кровати. Чувствую, что с минуты на минуту могу упасть в обморок.

– То, что я сказал Даниилу, – неожиданно говорит он, – ложь. Я сказал то, что он должен был услышать. Если бы он понял, что ты мне нужна, он бы искалечил тебя. Специально.

– Так я должна тебя поблагодарить?

– Вообще-то, да.

Подхожу к нему впритык, смотрю в лицо и не вижу ничего, что могло бы остановить меня. Благодарность, симпатия, жалость… Ничего из этого. Только ненависть, безграничная ненависть.

– Ненавижу тебя. Все плохое, что произошло в моей жизни за последнюю пару месяцев, так или иначе, связано с тобой. Ты разрушаешь все, до чего дотрагиваешься. Ты рушишь и мою жизнь, хоть даже не замечаешь этого. Не смей говорить мне, что то, что ты сделал, было из благих побуждений. Это было не ради меня, а ради тебя. Чтоб добыть лекарство, выполнить приказ. Все, что ты делал, ты делал только для себя. Потому что тебе ни до кого нет дела. Дориану Блэквуду все одинаково безразличны. Не так ли?

– Мне очень жаль…

– А мне нет.

Открываю дверь и жду, пока он не выходит в коридор, затем сразу же захлопываю ее у него за спиной. Но даже теперь, когда я наконец осталась одна, легче не становится. Кажется, легче уже не станет, ведь с каждым днем становится только тяжелее. Однажды я просто не смогу подняться с кровати, так и останусь лежать под гнетом проблем и воспоминаний о том, чего у меня больше никогда не будет. Не знаю, как добираюсь до кровати. Не замечаю, как оказываюсь под одеялом. Нет сил думать. Не могу шевелиться. Утыкаюсь лицом в подушку, надеясь, что это пройдет, но оно не проходит. Отпускаю все, что скопилось, что так долго жгло изнутри, но не могу выдержать. Слишком много, слишком тяжело, больно. Кажется, виски сейчас лопнут. Холодное одеяло, мертвая комната – все, что у меня есть, и ни ночной сумрак, ни утренний свет не могут этого изменить. Сижу на кровати, спина у изголовья, руки на коленях. Не знаю, как долго я так просидела, но знаю, что могу сидеть так весь день.

Утро. В академии, наверное, переполох из-за вчерашнего. Изи с Майклом ужасно за меня волнуются. Не знаю, как много времени пройдет перед тем, как коллеги Эми заметят ее пропажу. Вполне вероятно, что мой дом от крыши до подвала переполнен моровами, но меня это не волнует. Ничего не волнует. Ничего не хочу. На душе как-то неестественно спокойно, словно и не происходит ничего. Наверное, это и есть эмоциональное выгорание. На мне до сих пор пиджак Майкла и платье в пятнах крови и грязи. Смотрю на свои подранные руки. Нет, все-таки кое-что хочу. Хочу помыться. Смыть пережитки вчерашнего вечера. В церкви тихо. Не уверена, что кто-либо догадается искать меня здесь. Кто-либо, кроме Дориана-черт-бы-его-побрал-Блэквуда. Я могу оставаться здесь вечно, никто из церковников даже не заметит, но это было бы слишком идеально. У меня нет ни одежды, ни еды. Нет, я не могу бояться вечно. Мне нужно вернуться домой. А если там полно моровов, что ж, надеюсь, им понравится вкус малинового геля для душа.

Нахожу в кармане пиджака пару смятых купюр. Для еды маловато, а на дорогу хватит. Сажусь на автобус, проезжающий мимо Уинтер Парка, игнорируя, как на меня посматривают пассажиры. Помятое платье, потекший макияж. Должно быть, я выгляжу как сумасшедшая. Хотя внешний вид – меньшее, что меня волнует. Беру запасной ключ в цветочном горшке, вхожу в дом, осматриваюсь. Вроде ничего необычного. Посторонних звуков не слышно. Столовая, лестница, второй этаж. Вот я стою посреди своей комнаты, по-прежнему жива и убеждена, что моровы не успели сюда добраться. Пока еще. Иду в ванную, натягиваю вместо платья халат. Решаю что-нибудь перекусить, а затем привести себя в порядок. Желудок сворачивается. Я со вчерашнего дня не ела. Спускаюсь на кухню, достаю из холодильника первое, что вижу. Упаковка бутербродов, куриные крылышки в маринаде, сок. Закрываю дверцу и вскрикиваю. Бутылка сока выпадает из рук.

– Привет, – Мирилин сидит за столом как ни в чем не бывало.

– Привет, – поднимаю с пола сок, – я тебя не заметила.

– Пришла убедиться, что с тобой все в порядке.

Ее взгляд дает понять, что теперь она в этом сомневается.

– А еще принесла тебе это.

На стол опускается флакончик с темно-зеленой жидкостью. Обезболивающее? Отлично. Жаль, что оно мне не поможет. Беру упаковку с крылышками и отворачиваюсь к плите.

– Что вчера произошло?