— Мы были вместе, но в последний момент потеряли друг друга из виду.

— Немудрено. Но почему он не объявился, когда все успокоилось?

Нижегородскому самому хотелось бы это знать. Он только растерянно пожал плечами:

— Не знаю. Может быть, он пострадал?.. Не знаю.

— Хорошо, — дознаватель слегка хлопнул ладонями по столу и поднялся. — Сейчас вас проводят в отдельную комнату, дадут перо и бумагу, и я попрошу вас все подробно изложить. Буквально по секундам. Все, чему вы явились свидетелем. И непременно дождитесь меня.

— А вы надолго?

— Постараюсь управиться как можно скорее. Предстоит допросить арестованных. Непременно дождитесь.

Альтмаур ушел. Секретарь, захватив письменные принадлежности, проводил Нижегородского в крохотную комнатку с зарешеченным окном, небольшим столом, стулом и кушеткой. Когда он вышел, Вадим услыхал, как в замке повернулся ключ. «Непременно дождитесь», — проворчал Вадим и подошел к окну.

«Ничего-ничего, — успокаивал он себя, — есть же очевидцы. В конце концов, сам Фердинанд должен был все видеть, а уж от его-то показаний этим типам просто так не отмахнуться».

Потом, заполнив каракулями два листа, Нижегородский худо-бедно описал все, чему был свидетелем в это утро. О первом покушении упомянул вскользь, однако достаточно правдиво: если найдут и допросят Каратаева, их показания не должны сильно разниться. О втором нападении на машину эрцгерцога пришлось писать подробно, объясняя, как он издали увидел пистолет в руке злоумышленника и как воспоминания о недавних событиях на набережной Аппеля подвигли его на решительные действия. В том числе и относительно бомбы. Выглядело вполне убедительно. Свои слова о том, что на свободе еще несколько террористов, Нижегородский объяснил просто: примерно за час до того, как начали палить пушки, он видел в одной из кондитерских (правда, не помнит в какой именно) пятерых или шестерых молодых людей. Они о чем-то шушукались, и позднее, уже в Латинском переулке, он узнал в стрелявшем одного из них. Это объяснение также могло сойти за правду, тем более что Савва что-то говорил о последней сходке младобоснийцев, которая должна была случиться в какой-то забегаловке. А раз так, то найдутся и свидетели, видевшие их там.

Потом он лежал на кушетке и все более убеждался, что неприятности еще впереди. «Нет, как коряво все получилось», — сокрушался Вадим. И все потому, что Каратаев неточно указал место, а он принял слова этого всезнайки на веру. «Упрется задним колесом в этот бордюр! Как же, уперлась. Доказывай теперь, что ты спасал человечество».

По прошествии двух часов звякнул ключ и дверь отворилась. Секретарь предложил Нижегородскому снова пройти в кабинет следователя. Вадим отметил, что на этот раз их сопровождал полицейский.

Альтмаур прочитал показания, задал несколько малозначащих вопросов и спрятал бумаги в черную папку. Чувствовалось, что сейчас он озабочен чем-то другим и ему не терпится скорее приступить к этому. Выдвинув ящик стола, он медленно выложил перед собой один за другим пять пистолетов — четыре черных, совершенно одинаковых «браунинга» и пятый, отличающийся от остальных тем, что все детали его были хромированы, а желтовато-белые накладки на рукоятке вырезаны из слоновой кости. На защитной дужке каждого пистолета болталась картонная бирка с жирным чернильным номером.

— Вот этот, — начал объяснять следователь, берясь кончиками пальцев обеих рук за крайний слева пистолет, — был изъят у некоего Недельки Габриновича. Он член организации «Млада Босна», и именно он бросил бомбу на набережной. Сегодня из этого «браунинга» не стреляли. Та-а-ак, вот этот, — Альтмаур взял следующий пистолет, — отобрали у Гаврилы Принципа в Латинском переулке. Парень пока молчит, но и так ясно, что он из той же шайки. Судя по наполнению обоймы и показаниям свидетелей, из этого пистолета сегодня вылетела одна пуля. Предположительно та, что разбила витрину. Этот, — подошла очередь третьего «браунинга», — мы с вами обнаружили в магазине Шиллера. Им был вооружен студент Кубрилович, убитый, кстати сказать, вашей милостью. К счастью, он был единственным, кто находился в магазине, когда туда влетела адская машина. Что касается этого пистолета, — полицмейстер указал на четвертый «браунинг», — то еще час назад с ним разгуливал четвертый член банды по фамилии Мехмедбашич. Он привлек внимание своим поведением и был задержан полицией.

Когда Альтмаур взял в руки пятый «браунинг», Вадим уже давно узнал его. Это был его собственный пистолет. Он лежал в чемодане в номере гостиницы и, кроме всего прочего, отличался от остальных выпуклой монограммой «WP» на насечке костяных щечек рукоятки.

— Это мой, — торопливо предупредил Нижегородский дознавателя. — В Германии на него у меня есть разрешение. Вы рылись в моих вещах?

— Да, — не стал отрицать Альтмаур. — Там и сейчас продолжается осмотр и опрос свидетелей. Если вы насчет ордера, то напомню, что совершено тяжкое государственное преступление. В таких случаях, господин Пикарт, в целях успешного раскрытия допускаются действия без соблюдения некоторых процедур процессуального характера. Итак, вы признаете, что это ваше оружие?

— Признаю. Но заметьте, я не только не выносил его из гостиницы, но и не вынимал из чемодана.

— Охотно готов поверить.

— Мне нужно что-нибудь подписать?

— Чуть позже.

Весь арсенал неспешно вернулся назад, в ящик стола. Убирая очередной «браунинг», следователь всякий раз интригующе взглядывал на Нижегородского. У Вадима противно засосало под ложечкой. «Этот гад явно припас что-то еще», — подумал он и стал лихорадочно припоминать, что такого криминального можно было найти в их комнате в Илидже.

— А теперь объясните мне, что это такое? — Альтмаур вынул из внутреннего кармана листок бумаги и, развернув, положил на середину стола. — Только я вас попрошу опустить руки вниз и не делать глупостей.

Нижегородский посмотрел на листок и почувствовал себя так, как, вероятно, ощущает себя вор, когда его, стоящего с мешком на плече и готового уже покинуть чужие апартаменты, вдруг заливает ярким электрическим светом. Вор мгновенно понимает, что сегодняшний ужин в ресторане, так любовно спланированный им по поводу великолепно подготовленной и столь удачно проведенной операции откладывается лет эдак на пять-восемь и что его подружка зря сегодня утром обдумывала с ним их вечернее меню.

Это была схема! Схема, нарисованная Каратаевым еще в «афинском» экспрессе. Савва! Чтоб тебе…

— Что же вы молчите? — спросил сыскарь. — Ведь это какой-то план? Определенно план! Вот набережная, вот мосты. Здесь даже подписано: «Латинский». А вот, извольте видеть, проспект Франца Иосифа, а тут ратуша. Немного коряво, но по сути все верно. Вам дать воды?

— Дело в том, господин…

— Альтмаур.

— Альтмаур… что…

Вадим понимал, что надо что-то говорить, пусть даже нести полную чушь, только не молчать. «Спасибочки вам, Савва Викторович, — засела у него в голове идиотская и совершенно бесполезная в данной ситуации фраза. — Подвел под монастырь, а сам куда-то сгинул».