Участвовала ли она сама в работе над моделями Майо? Это представляется весьма сомнительным, если предположить, что режиссер лично мог интересоваться работой своего костюмера и требовал предоставлять ему эскизы. Тем не менее, в архивах Дома Ланвен можно найти наброски платьев, предназначенных для Арлетти[803] и Марии Казарес[804], так же как и эскиз костюма Пьеро Жана-Луи Барро[805]. Правда, эскизов для других важных персонажей фильма нет, например для роли графа в исполнении Луи Салу[806] или Ласенёра – Марселя Эррана[807], хотя их костюмы тоже были созданы по эскизам Майо с использованием материалов со складов на улице Фобур Сент-Оноре. Возможно, участие в этом Жанны Ланвен выходило за рамки контроля над использованием сырья. Скорее всего, она редактировала эскизы костюмов и декораций.

Результат их усилий выглядел на экране крайне гармонично и убедительно, чего нельзя сказать о фильме режиссера Кристиана Стенгеля «Мечты о любви», вышедшем в 1946 году в таких же трудных экономических условиях дефицита. К работе над ним также пригласили Майо и Дом Ланвен. В этой исторической драме о любви композитора Франца Листа и графини Мари д’Агу[808] только актриса Мила Парели[809], игравшая Жорж Санд, и, кстати, подруга Майо, была одета в платья из тканей от Ланвен. Их качество настолько отличалось от других костюмов, что это смотрелось неестественно, не согласовываясь ни с сюжетом, ни с характером персонажей.

Роль вдовы для Мари-Бланш

В Кербастике уныние перешло в отчаяние. С начала войны Мари-Бланш с мужем не разлучались, не считая нескольких недель при поездке в Бастид дю Руа. Непрошеные гости не собирались покидать их дом, что вынуждало графа и графиню тоже все время оставаться дома. Маленькое общество Кербастика постепенно утратило живость и веселость, беседы посвящались теперь в основном обсуждению цен на черном рынке и экономии. Друзья, например Пуленк, передавали Мари-Бланш через мать маленькие подарки в виде носовых платочков, но и это уже не очень радовало.

Состояние здоровья Жана де Полиньяка настолько ухудшилось, что встал вопрос о его скорейшем переезде в Париж для госпитализации. Весной 1943 года супруги вернулись в столицу. За лечение Жана взялся доктор Морана Сулие, иглотерапевт Жана Кокто и Колетт, чьи методы принесли ему некоторое облегчение, дав передышку в шесть месяцев.

Он снова мог выходить из дома и даже присутствовал на чтениях пьесы Кокто «Ринальдо и Армида» у супругов Бурде.

Мари-Бланш посещала театры.

Осенью ему стало хуже, наступила последняя фаза болезни.

Он был госпитализирован в состоянии крайней слабости, и никаких иллюзий никто уже не питал. 22 октября его страдания прекратились. Мари-Бланш не могла расстаться с телом, хотела, чтобы труп забальзамировали, а с лица сделали посмертную маску. Жанна боялась, как бы этот удар не повредил окончательно хрупкую психику дочери, но молодая вдова, безусловно охваченная глубокой скорбью, все же нашла в себе силы и снова стала появляться в обществе. Через три месяца она пришла в глубоком трауре на прием у Бомонов.

Затем у нее в салоне возобновились музыкальные вечера – Кокто приходил слушать, как она играет в паре с пианистом Жаком Феврие[810] в апреле 1944 года.

Освобождение округа Сент-Оноре

В течение нескольких месяцев перед высадкой союзников в Нормандии Жанна Ланвен чувствовала, как парижан охватывает ощущение надвигающейся на Францию бури.

Все ждали этой встряски, в обществе царили революционные настроения. Одних охватила паника, другие испытывали нетерпение, но в любом случае, чувствовалось, что скоро со старыми порядками будет покончено. Короткое широкое платье с небольшим декольте и зеленое манто на двух пуговицах назывались в феврале 1944 года «Черный рынок», и термин этот уже вызывал нечто вроде приятной ностальгии.

Модель «Небесный огонь» предвещала неотвратимые потрясения. За несколько месяцев до капитуляции кутюрье представила модель под названием «Свободная женщина» – черно-синий костюм, украшенный брандербурами[811]. Словно догадываясь, что окончание этого мирового конфликта, в отличие от предыдущего, может вызвать во Франции гражданскую войну, она называет зеленую накидку с серебристыми цветами, такую маленькую, что почти ничего не скрывает, «Друзья как прежде».

Как бы подводя итоги своей работы в военное время, подчеркивая свою любовь к театру и вновь предлагая парижанам обратиться к прежним развлечениям, она называет свои модели в честь спектаклей, в создании которых она участвовала: «Путешественник без багажа», «Сливки общества», «Жан с Луны», «Павильон в огне», «Свободная женщина».

О чем еще можно было говорить в августе 1944 года, как не о скором освобождении Франции?! Дома моделей выпускали не менее ста двадцати моделей, и все были воплощением радости момента. Долго столица не видела таких прекрасных оттенков зеленого, яркого желтого, золотого и бледно-оранжевого, словно все эти цвета вырвались, наконец, из заточения. Освобождение Парижа стало символом освобождения и всей страны. Хватило восьми дней. Восемь дней страшной тишины, нарушаемой лишь звуками взрывов и выстрелов, фантасмагорическим движением по улицам и бульварам покидавших город захватчиков. Повстанцы занимали министерства и основные точки управления городом; баррикады отмечали разделение территории. Улица Буасси д’Англа, улица Рояль и округ Сент-Оноре превратились в непроезжую часть из-за близости отеля «Крийон», где разместились немецкие высшие военные чины, а проход к нему преграждала колючая проволока со всех сторон. Эвакуация закончилась. Капитуляция состоялась. Радостные толпы заполонили город. Повсюду чувствовалось облегчение, радостное ощущение освобождения, войска союзников встречали с восторгом. Любопыство, которое испытывали гости-освободители и обитатели столицы, было взаимным: женщины широко улыбались солдатам, большинство из них впервые видели французскую столицу или же вообще никогда не бывали до этого в Европе.