– Но ведь это же ваш дом! – упорствовал адвокат. – Он принадлежит вам по праву.

– Я никогда не была счастлива в этом доме, – ответила Роза. – Пусть он достается ему. Не хочу впредь иметь ничего общего ни с этим домом, ни с ним самим.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил у нее Фрейзер по дороге домой.

– Вполне нормально! Хотя во многом еще предстоит разобраться как следует. Но у меня нет пока свободного времени, чтобы хорошенько подумать над всем. Или просто должно пройти какое-то время, и все станет ясно. То есть, как сказали бы американцы, данные пока хранятся в необработанном состоянии. А я должна их обработать и проанализировать. Иначе я не смогу двигаться дальше. Ты с этим согласен? Но обработка и анализ могут идти в подсознании, а я потом уловлю результат.

– Думаю, ты права! – согласился с ней Фрейзер.

– Но сегодня для меня особый день! – улыбнулась ему Роза. – Как-никак, именно сегодня дан старт моей новой жизни.

По крайней мере они могут беседовать с Фрейзером по-дружески, подумала она про себя, что тоже немало. И он всегда рядом с ней в трудные минуты. Хотя, конечно же, совсем не такими рисовались ей в недавнем прошлом ее отношения с ним. Увы-увы!

И вот все готово к отъезду. Фрейзер, Тильда, Мэдди уже поджидают их на улице. Мэдди, как всегда, волнует главный вопрос: как они рассядутся в просторной машине Фрейзера, кто на каком месте. Впервые за весь день Роза осталась с отцом наедине.

– Как ты себя чувствуешь, папа? – спросила она. – То есть безо всяких прикрас!

Джон неопределенно пожал плечами:

– Наверное, я чувствую себя так, как должен чувствовать себя человек, который скоро умрет.

– Ах, папа! Оставь на время свои мрачные шуточки при себе! – невольно возмутилась Роза. – Стоит мне заговорить с тобой о чем-то серьезном, и ты сразу же увиливаешь в сторону или переводишь все в шутку.

– Моя дорогая Роза! – Джон посмотрел на дочь с глубочайшей нежностью и улыбнулся ей. – Человек на пороге смерти вряд ли захочет рассуждать о том, каково это быть на пороге смерти. Понимаешь? Конечно, нормальный человек едва ли захотел бы в таком состоянии трястись в этой чертовой драндулетке, чтобы добраться до Эдинбурга. Но поскольку это ты заставила меня заварить всю кашу, то сейчас, я думаю, вряд ли ты сумеешь помешать мне поехать в Шотландию вместе со всеми.

– А я и не подумаю мешать тебе! – воскликнула Роза и в порыве чувств накрыла его руки своими. – Ах, папа! Мне еще так о многом хочется поговорить с тобой! У меня так много есть чего рассказать тебе. Все эти годы, которые были прожиты мною впустую… так хочется прожить их заново! Ведь я так скучала по тебе!

– Прошлого не вернешь, дочка! – ласково промолвил Джон и, обняв Розу за плечи, привлек ее к своей впалой груди. – Да, ты скучала обо мне, быть может, даже тосковала. Но все эти годы я прожил недостойным человеком. А вот сейчас, когда я наконец почти приблизился к пониманию того, что есть по-настоящему хороший и любящий отец, единственное, что я могу для тебя сделать, – это задержаться еще на какое-то мгновение на этой земле, побыть еще немного вместе с вами: с тобой, с Мэдди, с Тильдой и даже с Фрейзером. Ведь вы все и есть моя семья. Отличная семья! Я и надеяться не смел, что заслужу право иметь такую замечательную и дружную семью.

Роза слегка кивнула, не отрываясь от отцовской груди. Редкое проявление ласки с его стороны.

С улицы донесся звук автомобильного клаксона, что могло означать только одно. Мэдди решила наконец, где ей сесть. И, следовательно, Фрейзер готов взять курс на Эдинбург.

– Готов к встрече со своими зрителями? – спросила у отца Роза.

Он тяжело вздохнул:

– Если повезет немного, то скончаюсь еще по дороге туда!

Вечер выдался теплым. Когда они подъехали к галерее, еще вовсю светило солнце, окрашивая в розоватые тона строгий фасад здания из мрачного серого камня. Фрейзер помог Тильде и Джону выбраться из машины. Мэдди выпрыгнула сама и тут же бросилась навстречу к Тамар, которая приветствовала их, стоя у входа и с энтузиазмом размахивая руками, ничуть не уступая в горячности темперамента Мэдди.

– У нас все готово! – объявила она взволнованным голосом, пока Джон в сопровождении своей свиты медленно поднимался по ступеням крыльца. – Все точно так, как вы хотели, мистер Джейкобз!

– Не совсем так, милая барышня! – грустно улыбнулся ей Джон. – Я ведь хотел, чтобы мои полотна оставались лежать запертыми в амбаре до тех пор, пока я не умру. Но тем не менее большое вам спасибо за хлопоты.

– Ах! – растерялась Тамар, не зная, как ей реагировать на подобное заявление. Шутит ли старый художник или, напротив, полон серьезности?

– Не обращайте внимания на папины шутки! – развеяла ее сомнения Роза, улыбкой поприветствовав девушку. – Лично я, к примеру, не могу дождаться того момента, когда увижу его картины своими глазами.

– А почему бы вам, Джон, не провести сейчас своего рода экскурсию только для Розы и Мэдди? – предложил ему Фрейзер. – Покажите им все сами, пока нет народу. До начала церемонии открытия еще есть время. К тому же Роза увидит эти полотна впервые, а потому, как мне кажется, будет лучше, если в этот момент вы будете только втроем.

– А где мой сюрприз? – подала голос Мэдди. – Это для меня очень важно! Так где же он, хотела бы я знать?

Джон взирал на здание галереи с таким затравленным выражением лица, что в эту минуту Розе захотелось снова усадить отца в машину и отвезти обратно домой.

– Что ж, пошли! – обронил он смущенно, предлагая Розе руку, и стал тяжело подниматься по ступеням, опираясь на дочь. – Сразу же хочу предупредить вас, что все эти картины я рисовал, будучи абсолютно трезвым.

Непрерывный гул разговоров, звон бокалов, негромкие звуки классической музыки, исполняемой кем-то на фортепьяно, – какофония звуков заполнила галерею, забитую до отказа ценителями и почитателями искусства. Многие, как оказалось, приехали издалека только для того, чтобы взглянуть на работы отца. Стоя прислонившись к стене в самом дальнем конце зала, Роза с удовольствием наблюдала за царящей сутолокой. Вот отец оживленно беседует с группой каких-то незнакомых людей и жизнерадостно смеется чему-то. Приятно видеть, с какой уверенностью, с каким достоинством он держится, как и должно человеку, вполне осознающему свое право находиться в этом зале среди всех этих людей в этот час. Рядом с ним скромно стоит Тильда, на ее лице читается нескрываемая гордость за мужа. Возле них вертится Мэдди, готовая потащить любого взрослого, кого ей удается ухватить за руку, в самый центр экспозиции, туда, где находится, кстати, и ее сюрприз, которым она страшно гордится.

Втроем, Джон, Роза и Мэдди, они прошлись по залам галереи и осмотрели экспозицию еще до того, как музей распахнул двери для широкой публики. Для Розы эта прогулка стала своеобразным путешествием в прошлое. Она вдруг увидела свою жизнь такой, какой она никогда ее не видела, но какой она ожила в воображении отца, сохранившись в его сердце и памяти. Он словно соединил в своих полотнах две свои жизни: ту, которую так бездарно растратил, и ту, воображаемую жизнь, какой она могла бы быть, если бы он был другим человеком.