продуктовый магазин, вспоминаю я, как-то на Мидсоммар папа тоже так делал, я видела.

Эмиль сидит неподвижно на земле, рука от поврежденного плеча изогнулась вниз под каким-то замысловатым углом. Губы безмолвно шевелятся. Тетка с красными волосами бьет носком резинового сапога по мешку, из него вываливается пачка сигарет и выкатывается несколько баночек снюса, под ними булькают бутылки, тетка перекатывает их подошвой сапога и кудахчет, хохоча.

– Ауш…ен…то…шан, – по слогам читает она иностранное название на этикетке. – Стаффану такое на пятидесятилетие подарили. Недурные напитки вы там пьете, в вашем Реттвике.

Она машет рукой, и я вижу, как вдоль дороги к нам приближаются два парня, они одного со мной возраста, может, чуть старше, в шортах и майках, а из красного домика с надписью «РЕМЕСЛЕННЫЕ ИЗДЕЛИЯ» выходят еще трое, такое чувство, словно деревня вокруг нас просыпается к жизни.

– Забирайте алкоголь, – быстро говорю я. – Берите алкоголь и табак и остальное тоже, мы уедем и никогда больше не вернемся.

Тетка с красными волосами мотает головой, в первый раз за все время вид у нее по-настоящему рассерженный:

– Вы не поняли. Все, что вы похитили, должно быть возвращено в магазин и расставлено по полкам. Мы заявим на вас в полицию, и вы будете платить штрафы и неустойку за все, что разбили.

Она одной рукой поднимает мой икеевский мешок – при этом на лице у нее не дрожит ни один мускул, они у нее где-то поглубже запрятаны – и кидает его в тачку.

– Тут у нас не то что в вашем Стокгольме, тут никакой анархии нет, – продолжает она. – У нас тут закон и порядок. И преступные группировки по округе не разъезжают и не тащат все подряд.

– Мы таких, как вы, не потерпим, – вставляет блондинка, впервые открыв рот. Она стоит, закинув лопату на плечо, и смотрит вниз на Эмиля с легкой тоской, как если бы целый день работала в парке, а он – последний куст, который следует подрезать до перекуса. Говорит она монотонно, без выражения: – Мы анархию не потерпим.

– Хотя вообще-то мы со сборного пункта в Реттвике, – вступаю я в разговор. – Это делается по предписанию госструктур. Спасательной службы и прочих.

– А мы из муниципалитета Малунг-Сэлен, – сообщает красноволосая, тыча в свой жилет. – Добровольные ресурсы. Гражданская оборона. И у вас нет никакого права приходить сюда и грабить частную собственность.

– Никакой анархии, – снова эхом отзывается блондинка, теперь она скорее действует на нервы, чем пугает.

Эмиль отполз со своим поврежденным плечом и с ненавистью смотрит на обеих женщин, его лицо превратилось в маску боли, исполосованную следами слез. Уже подоспели остальные жители деревни. Я становлюсь рядом с Эмилем, а они смыкаются кольцом вокруг нас, некоторые из тех, что постарше, одеты в такие же жилеты с надписью «ДОБРОВОЛЬНАЯ РЕСУРСНАЯ ГРУППА», в основном это женщины средних лет и мальчики-подростки, мужчины, наверное, тушат где-нибудь пожары, помогают эвакуировать людей или расчищают местность от останков машин, здесь те, кого оставили охранять ту малость, что не сгорела и не была разрушена. От сумки Эмиля исходит резкий запах, растекающуюся влагу быстро впитывает сухая уродливая земля.

Крупная блондинка указывает на меня острым концом лопаты:

– Мы таких, как вы, тут не потерпим, – говорит она, есть в ней что-то застывшее, безличное; когда она говорит, глаза остаются неподвижными, она словно чужой в собственном теле.

Кольцо сужается, прибывают все новые люди, вокруг нас с Эмилем стоит уже человек десять-пятнадцать, у одного из парней в руках ржавое велосипедное крыло, у другого лодочное весло, он легонько постукивает им по земле, весло в длину не меньше самого парня.

Я спокойно осматриваюсь:

– Мы из Реттвика. Там сотни детей, им нужны лекарства.

Я указываю на икеевский пакет в тачке:

– Мы взяли болеутоляющее, мазь кортизон. Регидрон. Бинты для перевязок. У некоторых детей из-за дыма воспалились глаза, мы взяли для них глазные капли.

Эмиль открывает рот, желая что-то сказать, я понимаю, что ничего умного он не скажет, поэтому тороплюсь продолжить:

– Лекарства и тому подобное я оставлю нам, с остальным можете делать что хотите. – Ласково взглядываю на блондинку, пытаясь докопаться до человека внутри: – Так что отложите свою дурацкую лопату, и мы уедем. О’кей?

Тетка с красными волосами вздыхает и придвигается ко мне на один шаг.

– Даже если вам в Реттвике остро не хватает медицинской помощи, что наверняка правда, вы не можете приезжать сюда и разорять наш продуктовый.

Ее дыхание отдает кислым молоком, почти как отрыжка Бекки. Я тянусь к ней, в этот запах:

– Посмотрите на меня. Я выгляжу как четырнадцатилетняя девочка. Мне удостоверение личности приходится показывать, чтобы энергетик купить. Если бы беженцы из Реттвика решили поездить по округе и разорить местные магазины, думаете, на такое дело послали бы детсадовскую воспитательницу?

– Вы ворвались в магазин, – кричит другая женщина. – Взяли там всякое. Как, по-твоему, это называется?

Несколько секунд я выжидаю. Даю чувству накопиться.

– Мой дедушка умер от ковида, – начинаю я неторопливо, мне нужно время, чтобы придумать, что говорить дальше. – Весной, когда уже несколько месяцев как имелась вакцина. Ему было семьдесят пять, и у него была тахикардия, он ежедневно звонил и спрашивал, когда сможет получить свой укол, но никто не мог ему ответить, поскольку никто не знал, какой план, кто решает и кого должны вакцинировать в первую очередь, в разных регионах действовали разные протоколы, а руководство заботилось о том, чтобы раздобыть вакцину для себя, сыворотку успели вколоть всяким звездам и королю, но дальше все это тянулось, тянулось, и никто не понимал почему и никто не мог решиться, а потом мой дедушка заболел и умер. – Я смотрю на тетку с красными волосами и улыбаюсь: – Это не мародерство. Это перераспределение ресурсов. Детям нужны лекарства, а в запертом магазине они никому пользы не принесут. Так пусть государство включится в процесс, а расплатится позже.

– Государство?

– Ну да, или общество, если хотите. Все мы вместе. – Я передергиваю плечами: – В этом дерьме мы все вместе сидим.

Эмилю помогают подняться на ноги, а рослая блондинка оказывается настолько добра, что поддерживает его, пока он ковыляет до машины. Один из парней в кепке с надписью «Нью-Йорк» подвозит тачку с моим икеевским мешком и интересуется по пути, есть ли у меня парень в Стокгольме, я отвечаю, что нам пригодилось бы немного бензина, чтобы добраться до дома.

И только когда оказываюсь за рулем, на водительском сиденье, меня начинает трясти. Эмиль тихо сидит на своем месте и растирает рукой плечо, а как только вокруг машины пустеет, расстегивает штаны и, криво ухмыльнувшись мне, вытаскивает из