– Гарднерийцы собираются поразить железом все водные потоки, – безучастно напоминает коммандер Вин.

– Пусть попытаются, – огрызается Тьерни, поблескивая глазами. – Лес увёл нужные реки в другие русла.

Коммандер Вин раздумывает, потом выпрямляется и пристально смотрит на нас с Тьерни.

– Эллорен Гарднер и Тьерни Каликс, – сурово произносит она. – Даю вам слово. Если вы предоставите нам яд, я выведу всех, кого вы назвали, в земли Ной.

Бледдин ошеломлённо вздыхает. Айвен тянется ко мне волшебным пламенем, но я не могу даже взглянуть на него.

Опустив голову, я сверлю взглядом стол и смахиваю слёзы.

Я стою рядом с братьями в коридоре Северной башни. Рейф, кажется, постарел на несколько лет, между бровями пролегла глубокая складка.

– Мы вернёмся за тобой, – твёрдо говорит он. – Мы тебя не бросим.

Сдерживая рыдания, я киваю и поворачиваюсь к младшему братишке. Тристан, как всегда, аккуратный, его мундир военного стажёра идеально выглажен, волшебная палочка покоится в ножнах у пояса.

– Ты так вырос, – с дрожащей улыбкой говорю я и глажу его по плечу.

Тристан закрывает глаза и трясёт головой, будто пытаясь сбросить наваждение. А я вижу не могущественного мага пятого уровня, а мальчишку, младшего брата, которому я вырезала в детстве деревянные игрушки.

Глаза Тристана наполняются слезами, его губы дрожат. Я заключаю его в объятия, беззвучно роняя слёзы, и Рейф обнимает нас обоих.

Глаза Айвена пылают, когда мы стоим с ним лицом к лицу в круглом амбаре в свете единственного тусклого фонаря.

Невидимые языки его пламени вспыхивают и стремятся ко мне.

Страницы «Книги Древних», давным-давно разбросанные по полу амбара, измялись и перепачкались. Однако «Книга» празднует победу. И мы не будем танцевать на её страницах.

– Я не хочу оставлять тебя, – хриплым от сдерживаемой страсти голосом произносит Айвен.

Мне стоит большого труда ответить ему, хоть я и свыклась с горькими мыслями.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Вам с матерью надо уйти в безопасное место.

– Мы просто откладываем неизбежное, Эллорен! – взрывается Айвен. – Однажды нам придётся встретиться с ними в битве.

– Но не сейчас. Западные земли пали, Айвен. Всё кончено.

В его глазах сияет золотой ободок, как в тот вечер, когда он поглощал огонь на поляне. Айвен в отчаянии оглядывается, будто в поисках выхода, в поисках ответа. Он поднимает с пола «Книгу Древних», под обложкой которой едва осталась треть страниц, и мрачно впивается в неё пальцами.

Книга вспыхивает самым настоящим пламенем, и я в страхе отшатываюсь.

– Айвен, осторожнее! – кричу я, глядя, как огонь охватывает его рукав.

Сбросив оцепенение, он несколько раз моргает, переводит безжалостный взгляд с меня на рукав и обратно. Потом закрывает глаза и с глубоким вздохом медленно втягивает пламя в своё тело. Когда наши взгляды встречаются, его глаза сияют расплавленным золотом.

Он так красив, что у меня перехватывает дыхание. Я старательно запоминаю каждую чёрточку его лица, чтобы навсегда сохранить в душе его образ. Навсегда.

– Когда вы дадите им яд? – спрашивает он, сверкая глазами.

– Фернилла добавит порошок в еду сегодня вечером, – смахивая одинокую слезинку, сообщаю я. – Мы с Тьерни поужинаем со всеми вместе. – И когда Айвен собирается что-то протестующе добавить, я обрываю его: – Иначе нельзя. Если мы не съедим отравленное, гарднерийцы нас заподозрят.

Мы смотрим друг на друга в тишине, мечтая о несбыточной близости.

– Твоя мать скоро приедет, – напоминаю я. Горло сводит от безысходности. – Увези её. Другого случая не представится.

Он, помедлив, кивает, смаргивая застилающие глаза слёзы.

– Прощай, Эллорен, – срывающимся голосом произносит он.

На мгновение мы застываем, а потом Айвен заключает меня в объятия и нежно касается губами моей макушки. Жар волшебного огня окутывает меня, и я таю, слушая страстный шёпот на языке огненных фей лазар, не понимая ни слова. Да и нужно ли что-то понимать?

Утром мне кажется, что я утонула и не могу выбраться на поверхность.

Голоса доносятся, будто издалека, с далёкого берега. Тело онемело, в рот будто напихали ваты. Я слышу голоса, но не могу различить ни единого слова. Наверное, так слышались наши голоса Марине, когда она только вышла на берег.

Глаза невозможно открыть, ресницы слиплись, веки отяжелели. Лишь с третьей попытки мне наконец удаётся взглянуть на мир, и я тут же слепну от резкого света.

В комнате толпятся люди, или, по крайней мере, тени. Они говорят медленно, как во сне, их слова плывут ко мне по очереди, будто мыльные пузыри.

Ликаны. Сбежали. Полнолуние.

Мой заторможенный разум пытается связать отдельные слова в целые фразы. Помотав головой, я с удовольствием отмечаю, что силуэты постепенно обретают чёткость.

Здесь гарднерийские солдаты.

Пожилой белобородый гарднериец.

Тётя Вивиан.

Я несколько раз моргаю, и размытые силуэты обретают чёткость, голоса слышатся яснее, однако я, как ни странно, не владею собственным телом. Не могу даже открыть рот.

– Они её бросили, – говорит тётя белобородому гарднерийцу с суровым лицом и гербом гильдии врачей на плече. – Вряд ли ей что-нибудь известно. Эллорен, просыпайся!

Мои губы, как каменные, я не могу ими пошевелить.

Тётя склоняется надо мной.

– Куда ушли твои братья, Эллорен?

– Она не в состоянии отвечать, – пожимает плечами белобородый врач. – Яд ещё не выветрился. Придётся подождать.

– Время уходит! – огрызается тётя Вивиан, и от её яростного окрика врач будто становится меньше ростом.

События предыдущего вечера медленно всплывают в памяти, каждое новое воспоминание как открытая рана.

– Куда они ушли, Эллорен? – кричит тётя. – Куда?

Она задаёт этот вопрос снова и снова, не скрывая враждебности, угрожая. Моё сердце бьётся всё быстрее, и разум копьём пронзает страх.

Опасность. Я в опасности.

И вдруг, будто порыв ветра, на меня обрушивается реальность.

В голове с такой силой колотит кузнечный молот, что я кричу от невыносимой боли, сжимая ладонями виски. Собрав все силы, я сажусь на постели – комната кружится, меня тошнит. С жалобным стоном я бессильно роняю голову на колени.

– Куда ушли твои братья? – не отстаёт тётя Вивиан.

Бум-бум-бум гремит у меня в голове. Грохот заглушает голоса, не даёт ответить. Я тону в неимоверной боли.