– Необходимо признать, что такой маленький пограничный город, как Макор, только недавно отбитый у египтян, не мог позволить себе открытый стадион. Такого нет даже в Птолемаиде. Но у нас есть право обзавестись собственным гимнасиумом. Как может греческая община существовать без него? И благодарить за него надо вас.

И никто в Макоре не удивился, когда Антиох Эпифан назначил молодого Тарфона очередным правителем этих мест, и, хотя обязанности заставляли его большую часть времени проводить в Птолемаиде, он старался как можно чаще бывать в Макоре, уютном маленьком городке, который помогали строить и его предки. Каждый день, когда он останавливался в своей резиденции, он отправлялся для упражнений в гимнасиум, принимал горячую ванну и наслаждался прохладными напитками в компании друзей, которые с удовольствием наблюдали, как молодежь Макора готовится к играм, что пройдут в таких больших городах, как Дамаск и Антиохия. Тарфон оставался великолепным атлетом; в дни учебы в Афинах он представлял империю Селевкидов в беге и в борьбе, и в последнем виде он и сейчас еще мог нанести поражение почти каждому из юношей своего региона. Знали его здесь и как хорошего бегуна. Каждый год он надевал спортивные сандалии, препоясывал чресла небольшим куском материи и пробегал восемь миль от главных ворот Макора до здания ассамблеи в Птолемаиде. Он приглашал с собой в путь местных бегунов, и, пусть даже он уже не мог обогнать самых быстрых, Тарфон, как правило, приходил к финишу далеко не последним. И евреи Макора попали в уготованную им ловушку в какой-то мере благодаря искренним стараниям этого хорошего человека, который испытывал к ним глубокую привязанность. Много столетий его семья работала бок о бок с ними, и некоторые из его предков приняли религию евреев, так что, когда Макор услышал первые из этих жестоких требований, именно Тарфон успокаивал евреев и искал уловки для смягчения законов. Влияние его благородной личности уменьшило первоначальное потрясение от этих ограничений, и они не оказали того эффекта, на который были рассчитаны. И он, и его жена Мелисса всегда были готовы общаться с евреями, выслушивать их горести, помогать выправлять бумаги и свидетельства. Им нравилось разговаривать с молодыми еврейскими ребятами, и они поощряли их стремление к учению. На их деньги была возведена крыша над синагогой, и именно Тарфон придумал те уловки, которые помогали евреям соблюдать свой обычай Шаббата и не нарушать его. Таким образом, сам того не желая, он помог обезоружить иудаизм, оставив его беспомощным перед преследованиями, когда они начали обретать серьезный характер. Теперь Тарфон не мог больше защищать своих друзей, и их мучений нельзя было избежать. Не в силах поверить, во что превратился его мирный и спокойный мир, Тарфон, скрываясь за колонной храма, наблюдал эту жуткую картину первого бичевания.

Начало сказываться отсутствие у евреев подлинного вождя. Часть из них стала громогласно кричать и возмущаться, но никто ничего не делал. Прошли те времена, когда такие патриархи, как Цадок, были готовы вступить в схватку даже со своим богом, рискуя и своей жизнью, и существованием клана. Теперь люди избегали такого диалога. Не было ныне среди евреев и такого Гершома с семиструнной лирой, сердце которого обращалось прямо к сердцу бога; теперь люди предпочитали невнятную уклончивость. И конечно же не было в Макоре такой старой седой женщины, как Гомера, которая могла лично противостоять и египетским полководцам, и мощи Навуходоносора. Теперь был только Иехубабел, толстенький бородатый сорокапятилетний мужчина, которому давали средства на жизнь ряд красильных чанов и который беспокоился, главным образом, лишь о том, чтобы получить достаточно пурпурной краски из северных городов и красной – из Дамаска. Это было явной ошибкой, что Иехубабел стал главой еврейской общины, ибо он не обладал ни силой личности, ни особой религиозностью. Строго говоря, у него было только два качества для обязанностей, которые были ему доверены: он жил рядом с синагогой и обладал тем, что считалось мудростью, то есть он читал великих еврейских классиков и благополучно забывал их, но помнил несколько мудрых высказываний из того набора, что евреи копили веками, когда защищали свою неповторимость от поглощения египтянами или вавилонянами. Иехубабел был непревзойденным знатоком общих мест, и когда он от своих красильных чанов направлялся в синагогу, то часто останавливался поболтать с еврейскими соседями, которые составляли примерно треть населения Макора. Когда они приглашали его к себе домой, он ответствовал: «Не переступай порог дома соседа, а не то ты утомишь его и он станет тебя ненавидеть». Поскольку цитата всегда приходилась к месту и произносил он ее с многозначительной интонацией, причем его округлое лицо как бы светилось внутренним светом, все его друзья считали Иехубабела мудрым человеком. Когда кто-то из знакомых произносил что-то толковое, Иехубабел мог привести другую цитату: «Толковое слово – как золотое яблоко на серебряном блюде». А когда он получал известие, что его драгоценные красители прибыли в порт Птолемаида, то часто радостно восклицал: «Хорошая новость из далекой страны – как глоток холодной воды пересохшему горлу!» Так, неспешно прогуливаясь, Иехубабел занимался своими повседневными делами, и, не появись на сцене Антиох, его набор затасканных цитат так бы и служил ему всю жизнь, небогатую событиями. Но домашняя мудрость Иехубабела не могла противостоять грубой силе императора, а против изощренной греческое учености правителя Тарфона она была просто бессильна.

Его имя символизировало историю Иехубабела. Оно гласило «YHWH в Вавилоне», и со дней вавилонского пленения все мужчины семьи носили его. Когда евреям пришло время возвращаться в Израиль, вокруг харизматического пророка Риммона собралась группа, и он, которому ужe шел девятый десяток, привел их от каналов Вавилона к холмам Иерусалима – о котором молился пятьдесят лет, – но, когда его народ увидел этот город, Риммон, ко всеобщему удивлению, собрал свою семью, включая сына Иехубабела и старуху жену Геулу, и повел их к Макору, где им и предстояло продолжить жизнь своего поколения. Иехубабел был потомком этих отважных людей, и пусть даже толстый красильщик потерял многое из их яростной неукротимости, он сохранил их преданность YHWH. Для него целование каменной шеи Антиоха Эпифана было богохульством, но, когда правитель Тарфон заверил его, что это скромное требование не несет в себе ничего страшного, Иехубабел сказал своим евреям: «От реки поднимается туман, который затягивает солнце, но оно не обращает на него внимания и не иссушает реку». И ради сбережения мира он подчинился. Для него было отвратительно признание Антиоха богом, но, когда Тарфон убедил старого Друга, что, совершая этот ритуал, евреи в то же время могут у себя в синагоге поклоняться YHWH, Иехубабел не усмотрел в этой ситуации серьезного конфликта. Для него прикосновение к жертвенной свинье было осквернением, но, тем не менее, он подчинился, поскольку правитель убедил его, что таким образом он спасет многие жизни. Иехубабел хотел доверять Тарфону, потому что ему нравился рыжеволосый грек, который никогда не подводил в дружбе; похоже, он не замечал те явные различия между греками и евреями, между языческими верованиями и иудаизмом. Он видел, что Тарфон любит атлетические соревнования и театр. Евреи же предпочитали вести более простую жизнь. Он знал, что во дворце проходят оживленные дискуссии о книгах и о богохульных пьесах, а его соотечественники за стенами своих домов вели скромную и незамысловатую жизнь. Не подлежало сомнению, что центром жизни греков был храм Зевса, которого никто не воспринимал всерьез, и гимнасиум, где бывал почти каждый; евреи же хранили верность своей скромной старой синагоге. Но Иехубабел не считал эти различия непреодолимыми. Так что, когда пришел последний эдикт, против которого должны были восстать все евреи от мала до велика, Иехубабел предпочел поверить Тарфону, когда правитель начал успокаивать его: «Я лучше, чем многие другие, знаю Антиоха. Разве не ему я обязан своим продвижением? Он тщеславен, но неглуп, и, когда увидит, что евреи не принимают новые законы, он сменит свое высокомерное отношение. Верь мне, Иехубабел, сейчас самая правильная для вас тактика – это вооружиться юмором, даже по отношению к свинье а затем через меня выразить формальный протест. И можете быть уверены, что он отменит эти законы».