– Ты хочешь, чтобы я ее спасла, или нет?

Он хотел. Разалас поднял копыто, и девочка выскользнула из-под него, потирая ноющую грудь. Как же она ненавидела Лазло в эту секунду! Принудил ее силой сделать то, что она и так планировала и казалось, будто он что-то выиграл, а она – проиграла.

Проиграла что?

Битву за власть.

Королева уязвима, если рядом нет пешек, чтобы защитить ее. Новый противник обладал даром, которого она жаждала почти всю свою жизнь, и Минья против него ничто. Его сила смела ее, как рука – крошки со стола. Контроль над мезартиумом давал им свободу во всем, о чем они когда-либо мечтали, но Минья даже не знала, будет ли она среди них, или же ее отметут, как магию и призраков. Они могут попросту избавиться от нее, если захотят или решат, что ей не стоит доверять – или если она им просто не нравится, – и что тогда делать? А как же люди, Богоубийца, отмщение?

Минье казалось, что цитадель закачалась под ней, но та не двигалась. Покачнулся ее мир, и только она могла это почувствовать.

Девочка встала. Пульс отдавался в висках. Закрыла глаза. Лазло наблюдал за ней. Внутри него внезапно проснулась нежность к этому маленькому созданию, хотя причин для нее не было. Может, дело в том, что когда она закрыла глаза, то стала походить на шестилетнего ребенка, и это напомнило ему, что однажды она действительно им была – просто шестилетним ребенком с непосильным бременем ответственности.

Когда Минья замерла и сильно сосредоточилась, юноша позволил себе надеяться на то, о чем пока только мечтал: что, возможно, Сарай еще не потеряна.

Она даже сейчас парит – как цветок улолы, катающийся на ветру. Где она? Казалось, сам воздух наполнился возможностями, зарядился душами и волшебством.

Однажды жил молодой парень, который влюбился в луну, но всякий раз, как он пытался ее обнять, она рассыпалась на тысячу осколков и оставляла его мокрым и с пустыми руками.

В конце концов Сатаз понял – если залезть в озеро и не шевелиться, луна сама придет к нему и позволит быть рядом. Только рядом, без прикосновений. Он не мог коснуться ее и не потерять, и посему – как Лазло сказал Сарай – он смирился с невозможным. Довольствовался тем, что было.

Лазло любил иллюзорную Сарай, полюбит и призрачную.

Он наконец-то признал, что тело в его руках не Сарай, а просто оболочка, опустевшая от разума и души, которыми они соприкасались во снах. Лазло осторожно уложил ее на садовые цветы. Те обволокли ее как беседку. Безжизненные глаза девушки оставались открытыми. Ему хотелось закрыть их, но руки были липкими от крови, а ее лицо – нетронутым, даже безмятежным, поэтому он наклонился и сделал это губами: легчайшее касание медово-красных ресниц, довершенное поцелуем в веки, чтобы разгладить их, а затем в щеки и наконец в губы. Легкое, как прикосновение крыльев мотылька к сладким спелым фруктам со складочкой посредине, мягким, как абрикос. И наконец – уголки, острые, как кончики серпа луны, где раньше жила улыбка.

Остальные наблюдали со смягчившимися или ожесточившимися сердцами, и когда Лазло поднялся и повернулся к Минье, то почувствовал себя Сатазом в озере, ожидающим луну.

Он не знал, как это работает. Не знал, что искать. На самом деле это не так уж отличалось от ожидания Сарай во сне, когда она могла появиться в любом месте и все его естество сжималось от нетерпения. Лазло наблюдал за лицом Миньи, за каждым изменением, но его не было. Ее маленькое грязное лицо ничего не выдавало, пока она не открыла глаза.

В них горел свет. «Ликование», – подумал Лазло, и его сердца радостно встрепенулись – ведь он трактовал это как то, что Минья поймала Сарай.

Так и было.

Подобно гравюре в воздухе, плавно наполняющейся красотой, Сарай материализовалась из ниоткуда и вернулась к существованию. На ней была розовая сорочка, не запятнанная кровью. На гладкой коже груди не осталось раны от железного флерона, волосы до сих пор были украшены цветами.

Для Сарай чувство перевоплощения было сродни тому, как если бы ее спасли от утопления, и первые глотки воздуха, наполнившие фантомные легкие – что, как и все остальное в ее новом состоянии, было иллюзией, но обретшей форму, – были самыми сладкими в ее жизни.

На самом деле она не жила, и девушка это знала, но… чего бы там ни хватало ее новому образу, это гораздо предпочтительнее развоплощению, которое чуть ее не поглотило. Сарай рассмеялась. Звук прозвучал как настоящий, и ее тело обрело массу, как настоящее – хотя и следовало менее строгому своду правил. Любая жалость и гнев, которые она испытывала к Минье и ее действиям с призраками, покинули девушку. Как она могла думать, что исчезновение – лучшая перспектива? Минья спасла ее, и душа Сарай текла к ней как музыка.

Вот как себя чувствовала Сарай при движении. Как ожившая музыка. Она крепко обняла Минью и, прошептав «Спасибо!», отошла.

Минья никак не отреагировала – ни телом, ни словом. Сарай бы заметила ее расчетливый взгляд, если бы не была так поглощена моментом. Ни один из ее бывших страхов не мог сравниться с мучительной потерей, которой ей удалось избежать.

А еще с ними Лазло!

Сарай замерла. Ее призрачные сердца бились как настоящие, щеки покраснели – все старые привычки живого тела укоренялись в фантомном. Лазло. На его груди была кровь, а в глазах – колдовской свет. Юноша был голубым и светился от могущества и любви. Сарай кинулась к нему в объятия.

По его щекам текли слезы. Она преградила им путь поцелуями.

«Я мертва», – подумала девушка, но не почувствовала в этом правды, как и в том, что ее сны с Лазло были ненастоящими. Он считал так же. В его объятиях Сарай была такой же, как в его разуме: утонченной. Все, о чем он думал, это о своей радости, вторых шансах и волшебстве возможностей. Лазло познал касание ее иллюзорных губ и даже нежно поцеловал на прощание ее мертвое личико. Теперь юноша склонился и, поцеловав призрака, обнаружил, что губы Сарай такие же полные, сладкие и улыбающиеся.

Лазло вкушал ее улыбку, видел ее восторг. Щеки девушки стали румяными, глаза заблестели. Он наклонился, чтобы поцеловать плечо, слегка сдвинув розовую лямку губами, и вдохнул родной запах – нектара и розмарина. И вдруг Сарай зашептала ему на ухо. От прикосновения ее губ прошла дрожь, а от нашептанных слов – мурашки.

Лазло будто окаменел.

Губы принадлежали Сарай, но не слова.

– Мы сыграем в игру, – сказала она абсолютно чужим голосом. Он был звонким как колокольчик и приторным как сахарная глазурь. – Я умею играть. Скоро ты это поймешь. Вот как все будет дальше.

Он посмотрел за плечо Сарай. Сомкнулся взглядом с Миньей, и ликование в ее глазах приобрело новое значение. Девочка улыбнулась, и Сарай продолжила шептать на ухо Лазло:

– Есть только одно правило. Ты делаешь все как я скажу, или я отпущу ее душу. Как тебе такое?

Лазло резко отпрянул и посмотрел на Сарай. Улыбка, которую он вкусил, сошла с ее губ, а восторг потух в глазах. Теперь в них читался только ужас от новой открывшейся правды. Сарай поклялась, что никогда больше не будет подчиняться извращенным желаниям Миньи, а теперь… теперь она бессильна. Она мертва, спасена и подневольна, а посему бессильна.