Он понял, что его пальцы ног висели по крайней мере на дюйм над палубой, но невероятно сильная рука, держащая его, даже не дрогнула.

— Интересно, сколько людей говорили тебе то же самое? — продолжал этот грохочущий голос.

— Я не… я не…

Тарлсан не смог бы объяснить даже самому себе, что он пытался сказать, да это и не имело значения.

— Я с нетерпением ждал этого момента, — перебил его похититель, и его хныканье превратилось в высокий вой, когда что-то холодное коснулось его горла в тусклом блеске стали.

— Это кортик чарисийского мичмана. — Ровный спокойный голос другого мужчины был самой ужасной вещью, которую Тарлсан когда-либо слышал. — Я захватил его с собой по такому случаю. Не знаю, помните ли вы имена, но Гвилим Мантир и Лейнсейр Свейрсман были моими друзьями.

Дыхание вырывалось из ноздрей Виктира Тарлсана, и его глаза были огромными, потому что он действительно узнал первое из этих имен.

— Пойми мои слова, священник, — сказал этот голос палача, — потому что впервые в своей жизни ты вот-вот услышишь правду. Твой Лэнгхорн не был «архангелом», просто сумасшедшим, лжецом и массовым убийцей. Ваш Шулер был психопатом, ваша Церковь — не что иное, как непристойная ложь, и вы помогали пытать и убивать тысячи людей во имя религии, на которую плюнул бы любой Бог, какой бы он ни был на самом деле.

Мозг Тарлсана закружился, охваченный ужасом и болью. Нет, нет! Это была ложь. Это должно было быть ложью — все это!

— Посмотри на меня, священник. — Несмотря на все, Тарлсан подчинился и завизжал от ужаса, когда сапфировые глаза его похитителя начали светиться адской яркостью. — Я старше вашей Церкви, — сказала ему мерзость за этими глазами. — Я старше, чем ваше Священное Писание. Я родился, жил и умер до того, как твой первый предок открыл глаза на этом мире, и я лично уничтожу твою Церковь. Я сотру ее с лица вселенной. Мужчины и женщины будут помнить это только как то, чем это было на самом деле — чудовищная, извращенная ложь, придуманная безумцами, которые только думали, что они боги. Они будут известны тем, кем они были на самом деле… и мясники, которые их обслуживали, тоже будут известны. Подумай об этом, священник. Забери эту мысль к черту с собой. Лэнгхорн и Шулер ждут тебя там.

Тарлсан уставился в эти пылающие голубые глаза, а затем застонал от новой, взрывной агонии, когда кинжал пронзил его сердце. Крестовина рукояти врезалась в его грудину, и четырнадцать дюймов стали прошли прямо сквозь его тело. Пять дюймов этого окровавленного лезвия торчали из дальней стены рубки, пригвоздив его ногами к палубе, и это ужасное обещание последовало за ним в темноту.

* * *

Дайэлидд Мэб отступил назад, наблюдая, как жизнь и ужасное знание исчезают из глаз Виктира Тарлсана. Затем он сунул руку в свой внутренний карман, вытащил письмо и засунул его в вырез сутаны Тарлсана, где его никак не могли не найти. Без сомнения, великий инквизитор отмахнулся бы от этого, отмахнулся от его обещания так же, как он отмахнулся от обещания Кэйлеба и Шарлиан, что инквизиторы, взятые на поле битвы, не найдут пощады от Чариса. В конце концов, Клинтан был в Зионе, защищенный от любой руки мести.

И все же, даже когда он отбрасывал бы это, маленький ядовитый червячок сомнения прогрызал себе путь в тайные уголки его сердца. И что бы он ни сказал — или даже действительно подумал, — содержание письма просочится наружу. Другие инквизиторы услышат об этом, точно так же, как они слышали о рядах голов на кольях вдоль реки Дейвин, и, в отличие от своего учителя, они не были в безопасности в Зионе.

Он отвернулся от трупа Тарлсана. Он взял с собой только один кинжал, но армия Бога была достаточно любезна, чтобы снабдить его множеством штыков. Он наклонился, чтобы отсоединить один из них от винтовки мертвеца, и услышал высокий, пронзительный панический визг Хаскилла Сигейрса, когда он тоже увидел горящие глаза, которые Тарлсан забрал с собой в Ад.

— Тебя я тоже не забыл, отец, — пообещал он.

Главная дорога Черик-Кармейк, земли Саутмарч, республика Сиддармарк

Дождь превратил то, что могло бы быть ужасной ночью, в ужасную. Он был холодным, тяжелым и настойчивым, и не было никаких признаков того, что он утихнет в ближайшее время. И сэр Рейнос Алверез этого не ожидал. Он вырос в герцогстве Тораст. Фактически, поместье, в котором он родился, находилось почти на той же широте, что и его нынешнее сырое место. В отличие от деснаирского командира армии Шайло, он был хорошо знаком с сезонными погодными условиями, и этот проливной дождь пришел с запада, что в это время года явно указывало на то, что по пятам за ним последуют новые дожди.

Он стоял в открытом люке своей палатки, слушая, как вода стучит по полотну, и старался не думать о том, как несчастны, должно быть, его люди. Каждому из его пехотинцев был выдан небольшой брезентовый плащ, который можно было зашнуровать вместе с другими, выданными остальным солдатам его отделения из шестнадцати человек. Теоретически, если бы все шестнадцать были объединены, они образовали палатку, достаточно большую для всего отделения, и даже меньшее количество людей могло бы объединить свои брезентовые накидки, чтобы обеспечить номинально адекватное укрытие.

На самом деле, часто было трудно найти что-нибудь, что можно было бы использовать в качестве шестов для палатки, и даже когда эта проблема не возникала, точки соединения имели неприятную тенденцию пропускать ветер — или дождь — сквозь них. Аналогичные меры были приняты и для кавалерии, и каждому солдату также было выдано пончо из клеенки, хотя довольно многим удалось «потерять» свои пончо в начале кампании. Прежде чем они поняли, насколько жалким может быть хороший, проливной дождь. Другие договаривались привязать их к бортам своих прицепленных фургонов с припасами, обычно после того, как давали соответствующую взятку погонщикам. Это было лучшее решение, хотя все еще оставалась небольшая проблема: если владелец пончо не поймет, что собирается дождь, до того, как армия свернет лагерь утром, фургон — и его пончо — будут вне досягаемости, когда дождь действительно начнется.

Алверез знал все это, и хотя он в полной мере обладал способностью аристократа подавлять любые мягкосердечные чувства, которые он мог питать к людям в рядах, — он был генералом, а не паскуалатом! — он также знал, что их нынешние страдания сделают их менее эффективными на марше, менее эффективными в бою и гораздо более восприимчивыми к кашлю, простуде и всем другим болезням, которым подвержена плоть.

И все же, несмотря на все их страдания, его войска находились в гораздо лучшем положении, чем большинство людей герцога Харлесса. Не все из них, конечно. Его кавалерийские полки и большинство его офицеров имели как лучшие палатки, так и обилие санитаров, денщиков и слуг, чтобы заботиться об их нуждах. Алверез полностью осознавал, что ему самому были предоставлены слуги, единственной функцией которых было заботиться о его собственном комфорте. Однако у него их было очень мало, и существовала разница между командующим целой армией и капитаном кавалерийского полка. Была причина, почему королевская доларская армия ввела драконовские ограничения на количество слуг и сопровождающих лагерь, которых ее подразделения могли взять с собой на поле боя.