чего эволюционировал как ВИОmac и ВИЧ-2 соответственно»[213]. Собственно говоря, эти три штамма оказались очень похожими, что говорило о совсем недавнем их отделении от общего предка.

«Правдоподобная интерпретация этих данных, – добавили Хирш и соавторы, чтобы объяснить все еще проще, – звучит следующим образом: в последние 30–40 лет ВИО из западноафриканских дымчатых мангабеев (или близкородственного им вида) успешно заразил человека и эволюционировал как ВИЧ-2». Итак, это официально прозвучало: ВИЧ-2 – зоонозное заболевание.

89

Но что насчет ВИЧ-1? Откуда взялся великий убийца? На разгадку этой тайны ушло побольше времени. Вывод, что ВИЧ-1 – тоже зоонозная болезнь, казался логичным. Но какое животное служит его резервуаром? Где, когда и как произошло преодоление межвидового барьера? Почему последствия оказались намного более плачевными?

ВИЧ-2 менее заразен и менее вирулентен, чем ВИЧ-1. Молекулярные объяснения этой судьбоносной разницы пока еще таятся в глубинах геномов, но экологические и медицинские последствия весьма понятны и выразительны. ВИЧ-2 в основном распространен в странах Западной Африки – Сенегале, Гвинее-Бисау (в колониальные времена она называлась Португальской Гвинеей), а также в других местах, имеющих социальные и экономические связи с бывшей Португальской империей, в том числе в самой Португалии и юго-западной Индии. Люди, инфицированные ВИЧ-2, обычно несут в крови меньше вируса, реже заражают других при половых контактах и страдают от менее тяжелой или дольше развивающейся формы иммунодефицита. У многих из них вирус вообще не переходит в СПИД. А беременные женщины, больные ВИЧ-2, реже передают его своим детям. Вирус, конечно, все равно довольно суровый, но с ВИЧ-1 не идет ни в какое сравнение. ВИЧ-1 – болезнь, от которой страдают десятки миллионов людей по всему миру. ВИЧ-1 – это пандемия, чума. Чтобы понять, как и почему человечество постигла СПИД-катастрофа, ученым нужно было отыскать источник ВИЧ-1.

Мы снова возвращаемся в город Франсвиль на юго-западе Габона, в Международный центр медицинских исследований (CIRMF) – тот самый, в котором Эрик Леруа позже занимался исследованием Эболы. В конце 1980-х гг. молодая бельгийка Мартина Петерс около года работала младшим научным сотрудником в CIRMF – между получением диплома по тропической медицине и работой над докторской диссертацией. В CIRMF держали в неволе приматов, в том числе около сорока шимпанзе, и Петерс вместе с несколькими помощниками дали задание: взять у них анализы на антитела к ВИЧ-1 и ВИЧ-2. Почти у всех шимпанзе анализ был отрицательный – у всех, кроме двух. Оба исключения оказались очень молодыми самками, недавно отловленными в дикой природе. Таких детенышей шимпанзе, как и других осиротевших приматов, иногда часто держат (или продают) в качестве домашних питомцев после того, как убивают и съедают мать. Одну из них, двухлетку с огнестрельным ранением, доставили в CIRMF на лечение. Она умерла от ран, но анализ крови у нее взять все же успели. Другая, еще совсем младенец (ей было месяцев шесть), выжила. Сыворотка крови обеих дала сильную реакцию при тесте на ВИЧ-1 и менее сильную – на ВИЧ-2. Этот результат был интересным, но немного двусмысленным. Анализ на антитела – это косвенная оценка инфекции, сравнительно удобная и быстрая, но неточная. Более точный результат можно получить, обнаружив фрагменты вирусной РНК или, еще лучше, изолировав сам вирус, найдя его в целом виде и вырастив в большом количестве, чтобы его можно было точно идентифицировать. Мартине Петерс и ее помощникам удалось изолировать вирус из маленькой шимпанзе. И через двадцать лет, когда я побывал у нее в кабинете в одном из институтов на юге Франции, Петерс отлично помнила ту серию молекулярных тестов, с помощью которых обнаружили вирус.

– Мы особенно удивились, – сказала она, – потому что он оказался так похож на ВИЧ-1.

– Были ли какие-то более ранние предположения?

– Да. В то время мы уже знали, что ВИЧ-2, скорее всего, пришел от приматов Западной Африки, – сказала она, намекая на работу с дымчатыми мангабеями. – Но вот вируса, похожего на ВИЧ-1, в приматах еще не обнаружили. До сих пор этот вирус остается единственным, похожим на ВИЧ-1.

Ее группа в 1989 г. опубликовала статью, в которой объявила об открытии нового вируса и назвала его ВИОcpz. Они не трубили на весь мир, что нашли резервуар ВИЧ-1. Вывод из полученных данных звучал намного скромнее: «Звучали предположения, что ретровирус СПИДа у человека происходит от африканских мартышек. Однако это исследование и предыдущие исследования ВИО не поддерживают этого предположения». Главное осталось невысказанным: источником пандемического микроба могут быть шимпанзе, а не мартышки.

К тому времени, как я встретился с Мартиной Петерс, она работала директором по исследованиям в научно-исследовательском институте в Монпелье, красивом старинном городе недалеко от побережья Средиземного моря. Петерс – невысокая, светловолосая женщина в черном свитере, с серебряным ожерельем, немногословная, тщательно подбирающая слова.

– Какова была реакция на ваше открытие? – спросил я.

– ВИЧ-2 приняли сразу, – сказала она, имея в виду, что «приняли» идею его обезьяньего происхождения. – Но вот ВИЧ-1 приняли не так легко.

– Почему люди так сопротивлялись?

– Не знаю, почему. Может быть, потому что мы были молодыми учеными.

Статья 1989 г. почти не привлекла внимания, что в ретроспективе кажется очень странным, учитывая новизну и серьезность возможных выводов. В 1992 г. Петерс издала еще одну статью, где описывался третий случай ВИОcpz, на этот раз – у шимпанзе, привезенной в Бельгию из Заира. Все три ВИО-положительные обезьяны были «рождены в дикой природе», а потом пойманы (а не родились в неволе), но в цепочке доказательств все равно недоставало звена. Что насчет шимпанзе, которые до сих пор живут в дикой природе?

Инструменты молекулярной биологии, доступные в начале 1990-х, сильно затрудняли исследование диких обезьян (и делали его невозможным для большинства приматологов), потому что для диагностики необходимо было брать кровь. В свою очередь, отсутствие доказательств, полученных в дикой природе, лишь укрепило скептическое отношение ученых, изучавших СПИД, к идее связи между ВИЧ-1 и шимпанзе. В конце концов, если уж азиатские макаки, сидя в клетках, заразились ВИЧ-2 от африканских мартышек, с которыми контактировали, почему нельзя предположить, что и ВИО-положительные шимпанзе тоже заразились своим вирусом в клетках? Был и еще один повод для скептицизма: к концу 1990-х гг. анализы крови взяли почти у тысячи содержавшихся в неволе шимпанзе, но положительный тест на ВИОcpz дали только те три, что взяла Петерс. Два этих фактора – отсутствие доказательств из дикой природы и невероятная редкость ВИОcpz у шимпанзе, содержавшихся в неволе, – оставляли открытой и еще одну возможность: что и ВИЧ-1, и ВИОcpz произошли от одного