Девушка смотрела на изобилие вкусных блюд и удивлялась: стала бы она столько готовить, практически полдня находясь на кухне, если бы не гость? Нет. Не отрицала, что соскучилась по хорошей еде, по дому. Но ей вполне хватило бы супа, блинчиков и прожаренного цыплёнка. Пусть Герард не оправдал её ожиданий, но именно перед ним хотелось выпендриться и показать, какая она великолепная хозяйка.

Мысли о его предательстве угнетали, ложась бурым мазутным пятном на душу.

Именно сейчас она должна умерить свою гордость и развести дипломатию с изменником, утаить факт нахождения за креслом в кабинете, промолчать, что знает о его намерении нарушить девятую заповедь Закона Божия — не лжесвидетельствуй.

Она вынуждена так поступить. Ей необходимы его знания, его помощь.

Она не знает, как следует поступить с заключёнными под стражу женщинами, одна из которых её сестра.

Она не знает, как добиться их признания в свершённом преступлении.

Она не знает, как добраться до Вилли Хартмана и доказать его причастность к убийству Фальгахена.

Она ничего не знает и собирается использовать его сиятельство.

Если потребуется, она наймёт его, оплатив консультационные услуги золотом. Придёт время и она выскажет этому мужчине всё, как и собиралась, затем укажет на ворота и закроет их за ним. Навсегда.

Герр Штольц? С ним тоже предстоит разобраться. Почему он позволил похоронить вместо неё чужое тело? Сообщник? А сам Герард? Что толкнуло его на лжесвидетельство? Какие цели он преследует? Насколько он для неё опасен?

Пухла голова, кипели мозги. От дел, от дум, от неопределённости. После решения последнего вопроса собиралась наесться от души, не отказывая себе в кубке отличного вина — или двух — и уйти отдыхать.

Наташа созвала и построила слуг. Сделав замечание относительно их внешнего вида, разъяснив вопросы оплаты труда, поощрений и штрафов, сложив руки на груди, задала интересующий её вопрос:

— Из моих покоев пропала дорогая для меня вещь. Прошу вернуть её. Понимаю, что не каждый решится сделать это открыто. Можно подкинуть. Тот, кто укажет на человека, присвоившего чужое, получит вознаграждение — три золотых.

Она прохаживалась вдоль ряда выстроившейся прислуги, всматриваясь в их лица.

— А как оно выглядит? — раздалось с края.

— Это предмет правильной формы, размером с ладонь, похожий на гладкий чёрный слюдяной камень. Его можно разбить. — Девушка вздохнула. Смартфон ей уже никогда не вернуть. Но попытаться нужно.

Шушуканье слуг и взгляды, устремившиеся за её спину и последовавшая за этим тишина, заставили её обернуться.

В дверном проёме стоял он.

Герард.

Раскрасневшийся от быстрой ходьбы, в укороченном кафтане с меховой оторочкой по вороту и заляпанных грязью ботфортах. Одной рукой он сжимал рукоять кинжала на поясе, а во второй подрагивала небольшая корзина, укрытая куском мешковины.

Пфальцграфиня вдохнула, задерживая дыхание и не мигая, уставилась на него. Глаза в глаза. Это намного сложнее, чем следить в кабинете из укрытия за ничего не подозревающим мужчиной. Наташе показалось, что он не дышит и его лицо медленно заливает мертвенная бледность.

Выпустив лукошко, граф рванул ворот кафтана, хватаясь за грудь. Качнулся.

Девушка подалась к нему, тут же отшатываясь, опуская глаза на перевёрнутую корзину. Из неё выпали цветы. Розы. Среди белых бутонов кровавыми пятнами путались алые соцветия. От их вида лицо залила краска. Стало душно. Она никогда не видела в его руках даров флоры. Увы, и на сей раз, они предназначались не ей.

От прострела в боку вздрогнула, прижимая ладонь к месту внезапной острой боли. Машинально выдавила из себя:

— Добрый день, господин граф.

Откуда-то сзади появилась Фиона, остановилась рядом, придерживая под локоть:

— Больно? Вам нужно сесть.

Сесть? Ноги не двигались. Наташа прислонилась к ней, хмурясь.

— Ты… — услышала глухое, едва слышное. Подняла на его сиятельство глаза, наполняющиеся слезами. — Таша… — Прочла по губам.

Все заготовленные слова и речи приказали долго жить. Голова гудела пустотой.

Нерешительно сделав два шага в её сторону, мужчина недоумённо остановился, бросив молниеносный взор в сторону метнувшейся к нему тени. Напрягся. Два охранника преградили путь.

Пфальцграфиня, ни живая, ни мёртвая, чувствуя, что становится трудно дышать, отвернулась к притихшей челяди. Она должна что-то им сказать, отпустить. Боже, как их много и они смотрят на них.

— Все можете быть свободны. — Не узнала голоса, глухого, непослушного. Обернулась к Герарду, заметив его замешательство. Похоже, сюрприз удался на славу. Только радости от этого не было.

— Таша… Всевышний… — казалось, он ничего не слышит. Дёрнулся уголок рта в робкой улыбке. Коснулся головы, ероша волосы, зарывая в них пальцы. — Ты жива… — Рука с побелевшими костяшками пальцев по-прежнему сжимала кинжал.

На них оглядывалась прислуга.

Стражники не спускали глаз с гостя, готовые по первому требованию хозяйки скрутить его.

— Господин граф, если вы пообещаете, что не причините мне вреда, я велю охране отойти, и мы пройдём в…

— Таша, о чём ты говоришь? Какого вреда? — снова качнулся в её сторону и снова был остановлен телохранителями.

К Наташе возвращалось самообладание. Герард выглядел неопасным и растерянным. Она надеялась, что её голос не дрожит от волнения. Выпавшие из корзины соцветия притягивали взгляд. Они для её сестры. Сердце рвалось из груди, а из глаз прорывались слёзы:

— Фиона, пожалуйста, собери цветы. — Глубоко вдохнула. Боль в боку отпускала, перетекая в область солнечного сплетения.

— Что здесь происходит? — Его сиятельство снова шагнул к ней, морщась от движения стражников, раздражаясь: — Вы можете мне объяснить, госпожа Вэлэри?

Вот! Граф фон Бригахбург стал похож на себя. Столбняк прошёл, в глазах зажёгся знакомый опасный огонёк, и он разгорался. Мужчина багровел.

Пфальцграфиня от его окрепшего голоса вмиг пришла в себя. Иллюзия рассеялась. А она уже готова была броситься ему на шею. Вместе с самообладанием возвращались разочарование, обида и злость, порождённая собственным недовольством. Следила за Фионой, аккуратно укладывающей розы:

— Эрмелинда и её экономка взяты под стражу, но вы можете навестить бывшую наследницу, — покосилась на корзину, перекочевавшую на край скамьи.

Остановившаяся работа в кухне и дребезжащий звук оброненной крышки, отвлёк её от гостя. Ощутив прилив сил, гаркнула от всей души:

— Лисбет! Вы хотите получить штраф за ротозейство?

Последовали охи-ахи, суета, грохот, окрики…

Наташа оглохла и, обернувшись к Герарду, натолкнулась на его прищуренный взор. Лицо сиятельного дрогнуло. Боль, тенью промелькнувшая на нём, тут же испарилась. Надетая маска скрыла эмоции. Твёрдо возвестил: