— Только в присутствии нотара, когда будет засвидетельствована смерть вашего отца и… сестры. — Разворачивал свитки, бегло знакомясь с их содержанием, откладывая.

— Вы ведь подтвердите, что видели её мёртвой? — напомнила дева. — Ваши слова не подвергнутся сомнению.

— Да, я подтвержу. — Сухой бесстрастный тон неоспоримо свидетельствовал о том, что так он и поступит.

— А вы не знаете, что будет с долгами поместья? — Беспокойно заёрзала, стараясь поймать взгляд гостя.

— Для начала всё оценят: ваши оставшиеся земли, рабов, деревни, виноградники, замок. Что у вас есть ещё?

— У нас дубовая роща очень высоко ценится. Отец собирался её продать.

— Да, видел что-то… Вот, кажется, о роще. И ещё, — откопал пергаменты, изучая, оторопело уставившись на наследницу. — Фальгахен? — Вертел в руках свернувшиеся трубки. — Покупка и дарение?

Эрмелинда пожала плечами:

— Рощу хотели купить на вывоз, без земли, но Вэлэри была против рубки. Отец… Ах, разве теперь это имеет значение? — Отмахнулась, вздыхая: — Я не знаю подробностей. Кажется, господин Фальгахен хотел угодить сестре.

Упоминание имени Птахи рядом с именем Карла отозвалось в душе болью.

— Какой размер вашего долга? — Поняв, что напрасно спрашивает об этом пфальцграфиню, уточнил: — Где можно ознакомиться?

— Не знаю. Наверное, герр Штольц знает. Хенрике, так?

Из угла прошуршало:

— Да, хозяйка. Всё, что касается дел поместья, находится у писаря и герра Штольца.

— Вы ведь останетесь ждать нотара? — Воодушевилась дева.

— Сначала я переговорю с вашим управляющим. А теперь, простите, устал. Распорядитесь принести для меня ведро горячей воды.

Экономка вышла, прихватив одну из свечей, оставляя открытой настежь дверь.

Герард блуждал взором по потолку, стенам, чёрному оконному проёму. Втянул воздух. Снова разыгралась фантазия. Его Таша ходила здесь, сидела в этом кресте, спорила с отцом.

— Идёмте, я покажу вам, куда идти. — Наследница вскочила и отвернулась от него.

Неожиданно сиятельный услышал всхлипы. Закрыв лицо руками, пфальцграфиня тихо плакала. Одинокая и беззащитная. Сострадание взывало помочь тому, кто нуждается в помощи. Несколько месяцев назад он бы отреагировал не так болезненно. Что же изменилось? Почему сейчас сердце разрывалось от жалости?

Встал, делая шаг к ней, привлекая к себе, поглаживая по спине:

— Успокойтесь, Эрмелинда… На всё воля Всевышнего.

— Пожалуйста, не бросайте меня. — Робко уткнулась в его грудь, шепча: — Вы были другом Вэлэри. Я боюсь… Боюсь нотара. Боюсь попечителя. Боюсь Вилли… Что со мной будет? — Подняла на него глаза, лихорадочно блестящие и молящие, со слипшимися от слёз ресницами.

Смахнул со щеки девчонки скатывающуюся слезинку. Не выдержала… Повержена и уязвима, слишком молода, беспечна. Ведо́ма. Не знавшая матери и оказавшаяся, как и старшая сестра, ненужной отцу, доверившаяся случайной женщине, сумевшей воспользоваться её бесприютностью и одиночеством.

Всматривался в лик, находя сходство с той, которая никогда не плакала при нём, не желая показывать свою слабость.

— Назначенный его величеством попечитель позаботится о вас. — Наклонился, по-отечески касаясь сухими горячими губами макушки девы. Наверное, так хочет Всевышний, чтобы он не оставил в беде эту бедную девочку. Ведь налетят во́роны, не успеешь заметить, как растащат, что осталось. Его долг вмешаться и помочь ей, искупив вину перед той, в чьей смерти повинен. Ради памяти её старшей сестры. Ради Таши.

Сомнение грызло изнутри и мешало принять окончательное решение. В чём дело? Усталость? Что-то ещё?.. Завтра… Он во всём разберётся завтра.

Её трясло. Не от холода. Хотя, от него тоже. Сколько прошло времени, как она осталась одна? Тело одеревенело и слушалось плохо. В голове ничего не укладывалось. В комнате темно. Наташа не слышала, как закрыли кабинет.

Крошечный фонарик выпал из непослушных пальцев. Нащупывала его, а в районе солнечного сплетения собиралась боль, индевела душа, совсем недавно радостно рванувшаяся на звук знакомого голоса.

Дверь оказалась незапертой.

Шла по едва освещённому коридору, держась стеночки, наплевав на осторожность. Она у себя дома! Если бы кто-то ей сейчас встретился, даже не посторонилась бы.

Очнулась в своей комнате. Ноги принесли хозяйку туда, где находилось её законное место.

Нащупав расчёску, наткнулась на ящичек с кусочками сахара. Осветила каминную полку. Надо же, вернули. И ложка здесь. А вот смартфона нет. Прекрасно! Надела украшения. Машинально, по привычке. Кольца вращались на исхудавших пальцах.

Открыв ставни, уселась на подоконник, разбирая спутанные волосы. Здесь было теплее, несмотря на то, что покой не топился. Но тело не согревалось. От нервного озноба подрагивали руки, больно дёргая волосы, путающиеся в зубьях расчёски.

Как теперь быть? План поехать просить помощи к Бригахбургу потерпел полное фиаско. Если человек способен на подлость, разве ему можно доверять? Нет.

Там, в кабинете, пока она приходила в себя, собираясь с духом, чтобы выйти из укрытия, вдруг вспомнила, что лицо обезображено сажей и вместо радостной встречи может выйти скверное представление с визгом и обмороком женщин. Останавливала мысль: как отреагирует мужчина на Привидение, неожиданно выползшее ночью из угла? Оконфузится? Всё может быть. Лучше бы встретиться без свидетелей.

Нужно ли благодарить Господа за эту заминку? Не будь её, так бы и осталась в неведении…

В руках Эрмелинды мягко поблёскивал золотой жемчуг. Словно загипнотизированная игрой света и тени, Наташа наблюдала, как малолетка хвалится им, уверенная в том, что теперь все украшения погибшей старшей сестры безоговорочно принадлежат ей. Конечно, зачем покойнику золото? Туда с собой ничего не заберёшь.

Смотрела на Герарда, на его осунувшееся лицо, углубившуюся складку между бровями, плотно сжатые губы. В глаза бросилась седина на висках: соль и перец. Раньше она её не замечала. В облике и резких движениях читалась усталость и раздражение. Он изменился, но не стал хуже — такой же притягательный и до боли родной.

Девушка, сливаясь с пылью тёмного угла и постигая великий дзэн хамелеонов, — глубокое погружение в созерцание внешнего мира — успокаивалась. Всплеск эмоций утих, уступив место рассудочной холодности.

Наблюдала, как сестра, присев на подлокотник кресла, максимально приближаясь к мужчине, рассматривает его, в то время как он изучает Указ, казалось бы, не обращая на неё внимания. В эти мгновения словно пелена спала с глаз подсматривающей. Перед нею во всей красе предстала маленькая хищница, с виду робкая, наивная и простодушная. Трепетное создание с нежным сопрано! Со стороны видно всё — её потуги завладеть вниманием гостя и его полное игнорирование попытки обольщения.