Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ясно, что оба рассказа нельзя считать вполне верными. По одному – Слейд держал книгу закрытой над столом, по другому же выходит как раз обратное, именно что книга была открыта и отчасти находилась под столом. Но это не единственное разноречие, и в сообщениях других членов комиссии встречаются подобные же, хотя и не столь значительные несогласия. Сверх того, одно сообщение часто упускает из виду чрезвычайно важные вещи, о которых упоминает другое.
Так, например, Эдмандс в приведенном выше рассказе говорит, что они осмотрели двойную доску, когда та была положена на стол; между тем мистер Хенна совершенно умалчивает об этом. Кому же теперь верить? Если различные известия относительно той же самой вещи в такой степени расходятся между собой и опускают важные обстоятельства, то это, конечно, не усиливает нашего доверия к надежности наблюдателя. Возможно даже, что обе стороны впали в ошибку и там, где они согласны между собой, и нельзя утверждать, чтобы исследования Британской ассоциации спиритов сколько-нибудь способствовали оправданию Слейда от возбужденного против него обвинения в обмане.
Вскоре по прибытии Слейда в Лондон, вероятно в сентябре 1876 года, зоолог профессор Ланкастер возымел подозрение, что деяния Слейда – не более как ловко исполняемые фокусы. И вот, когда Слейд однажды опустил под стол якобы чистую доску, Ланкастер выхватил у него эту доску и нашел, что там уже имелась «весть от духов». Он еще раньше приметил, что вся рука Слейда совершала движения как раз такие, как если бы он писал на доске. Тогда Ланкастер возбудил против Слейда обвинение в обмане, и тот по «закону о бродягах» был присужден к трем месяцам рабочей тюрьмы. Рассмотрев жалобу на это решение, апелляционный суд отменил его, впрочем, лишь на основании нарушения формы, совершенного в первой инстанции. Слейд был выпущен на свободу, но это, конечно, еще не доказало, что он был невиновен в обмане.
В следующем году он жил попеременно в Англии и Голландии. Осенью 1877 года он прибыл в Берлин. Его деятельность возбудила здесь такое же внимание, как и в Лондоне, но, несмотря на все усилия, спиритам все-таки не удалось побудить к исследованию этих явлений Гельмгольца, Вирхова и других знаменитых ученых. Зато в Лейпциге этим делом решил заняться Цёльнер. 15 ноября 1877 года Слейд, по его приглашению, в первый раз явился в Лейпциг. С некоторыми более или менее значительными перерывами Цёльнер экспериментировал с ним до июня 1878 года. При этих лейпцигских опытах «сила» Слейда достигла своего высшего проявления: в присутствии Цёльнера у него удачно выходили различные опыты, которых впоследствии ему никогда не удавалось воспроизвести опять. Описание этих опытов вместе со своими заключениями Цёльнер издал в 1–3 томах своих «научных статей» (Wissenschaftliche Abhandlungen; Лейпциг, 1878–1879). Впрочем, самим опытам посвящена лишь незначительная часть этих томов, заключающих в себе 2000 страниц. Большую часть их занимают яростные нападки Цёльнера на различных немецких ученых за то, что эти последние не хотели согласиться на исследование деяний Слейда, а постоянно считали его за ловкого фокусника, который все время обманывал Цёльнера. При чтении об этих ожесточенных выходках, притом что для достижения его цели достаточно было бы куда меньшего, невольно создается такое впечатление, что в последние годы жизни Цёльнер действительно, как это часто утверждали, был не совсем нормален. Его горячее желание доказать подлинность медиумических явлений обратилось в настоящую мономанию, которая заставляет его позабывать все, что называется «научным методом». Вместо того чтобы сообщить вполне точные сведения о своих опытах и представить их в таком положении, которое исключало бы всякую мысль о возможности при данных условиях какого-либо обмана, он ограничивается тем, что указывает в нескольких строках результаты, опуская побочные обстоятельства; но при этом он на многих печатных листах осыпает своих противников отборнейшими грубостями. Подобное изложение есть все что угодно, только не научное сочинение: сообщения Цёльнера принадлежат к самым пустым работам, какие вообще только появлялись в этой области.
Только в виде исключения и большей частью по совершенно другому поводу Цёльнер снисходит до изображения самого главного, именно окружающей обстановки. Об одном из своих замечательнейших опытов относительно непосредственного письма он рассказывает мимоходом следующее [7]: «Две мною самим купленные, снабженные метками и тщательно вытертые аспидные доски были крепко связаны вместе крестообразно наложенным шнурком 4 квадратных миллиметра толщиной, после того как сначала между ними был помещен отломок от нового грифеля толщиною около 3 миллиметров. Такая доска была положена у самого угла незадолго перед тем лично мною купленного ломберного стола из орехового дерева. В то время как В. Вебер, Слейд и я сидели за столом и занимались магнетическими опытами, причем все наши шесть рук лежали на столе, а руки Слейда были удалены от доски на расстояние более двух футов, внезапно между никем не тронутыми досками начались очень громкие звуки писания. Развязав доски, мы нашли девять следующих строк… На доске находилась та метка, которую я заранее нанес на нее, так что здесь не может быть речи о ее подмене или предварительном приготовлении».
Даже посредственный фокусник был бы в состоянии написать что-нибудь на паре связанных вместе досок, в то время как сидящие возле двое старых ученых погружены в другие опыты: едва ли, конечно, можно было бы найти более благоприятные условия для обмана. Но Цёльнер усматривает в этих и тому подобных явлениях свидетельство в пользу действительного существования разумных, четырехмерных существ. Что существа, которые пишут сравнительно неглупые фразы, должны быть названы разумными, это ясно само собой; почему же Цёльнер называет их «четырехмерными», это мы увидим далее.
Проницаемость материи
В многочисленных отчетах о спиритических сеансах приходится читать, что более или менее неподвижные предметы внезапно оказывались в замкнутом пространстве, где они раньше не были. Так, перед глазами присутствующих в запертой комнате, где происходил сеанс, вдруг появляются большие букеты цветов. Вещи, незадолго до того находившиеся в одном конце дома,