и ладить всё по уму на личном подворье. Да взбесились от лютой зависти, Бог им судья, сплетницы Полунька Мазулина да Сарка Ёжикова…

Сегодня Мавра Федотовна уж и не припомнит, когда было с нею такое, полна чувства блаженной радости. Ещё вчера тосковала сиротливой кукушкой, думая, что божий свет затмился, а, погляди ты, озарило. Нет и будто не было никогда на душе печали…

И совсем не хотела Мавра утомлять воспоминаниями. Да выпадет ли ещё такой случай, когда будут в хате такие добрые люди – пастух Роман Иваныч и его помощник Санька Костров? Упустить момент побоялась. И услышали, не торопясь на ночлег, гости Маврину исповедь. Вся от сердца, вся к месту… Насторожился Санька, навострил чуткие уши. Не слышал он до сей поры, с каким душевным настроем стали жить вольные от природы селяне сообща. Сообща пахать землю, сеять и убирать урожай, сообща держать скотину на общественном дворе.

У Мавры, к той поре, когда началась коллективизация, уже овдовевшей, идти в колхоз большого желания не было. Кормит, одевает себя со своего подворья – другого и не нужно. От добра добра не ищут! Что будет делать в колхозе Мавра, привыкшая к своей коровёнке и к своему огороду? А председатель, такой обходительный, весёлый, посмеиваясь, говорит: «У тебя, Мавруша, огород будет не в два аршина, а в десятки гектаров. И целая бригада женщин-огородниц!»

– Так вот и объявилась начальницей, знать, бригадиром овощеводческой бригады. Дела наладились. Урожай берём богатый! Нас хвалят – не нахвалятся. В Москве на выставке побывали, золотую медаль получила…

Мавра, словно кто ей шепнул на ухо: «Хватит, голубушка, тешиться!» – умолкла. И Санька заметил – по её смуглой щеке соскользнула слеза. Моргнул усом, недоумевая, и Роман Иваныч – на каком же крутом изгибе Мавра Федотовна оборвала рассказ? Не узнать – всё одно, что видеть свою рубашку с одним рукавом, зная, что другой оторвали. Рассказывать дальше или нет – дело хозяйское. Но, видно, тем и жива душа, что благословенна правдой. И движимая ею, она спросила, не устали ли слушать гости – время к полночи, пора отдыхать.

– Говори, тёть Мавра… Интересно! А дядя Роман, если устал, пусть ложится, – настроил Санька.

И опять, будто ранним утром певунья синичка, Мавра встрепенулась.

– Потемнел свет белый – рано загорелась, да скоро потухла зоренька. Покатилась тяжким камнем под крутую горушку… Работала, не ленясь, наравне с бабоньками помоложе, но всё, видно, до поры до времени, старалась отплатить долг за награды. Совсем забыла, здоровье беречь надо, его за деньги не купишь – и подхватила болезнь. Занемели, как деревянные, руки и ноги. Лежу на печке колодой в тревоге – что ж будет-то, ежли навек останусь калекой? До врачей в город далеко, да было бы и близко, так не добраться; местный фельдшер совсем молодая девчонка, мало смыслит в болезнях. Сама как-то догадалась, должно, надоумил ангел-спаситель – париться в бане да купаться в настое целебных трав… Поднялась, да, видно, не на радость злым людям. Пошли по селу разговоры, мол, Мавра-то чо, без всякой подмоги сама себя избавила от смертной хвори. Другие, как только слягут, так и домовину заказывают. А она, гляньте-ка!.. И на подворье, да и в огороде завидный порядок. Откуда чо берётся? Шаманит!.. С детства колдовать научилась…

И осмелилась Мавра, взглянув на Романа, спросить:

– Иванч, скажи – слыхал ли, как меня нарекают?

– Как окрестили – теперь Мавра Федотовна. Как больше ишо могут?

– Ой, Иванч, раз не слышал – лучше не спрашивать. Легче самой сказать, как знаю, – и выпалила из стонущей груди чужеродное слово.

– Напрасно, Мавра Федотовна, глаголят так. Не верь! – задумчиво качает головою Роман Иваныч. – Наветы из зависти да от злобы. Ими злые люди хотят навредить другим, да сами себе беду кличут.

– Нашлось разумное слово, – подняла Мавра совсем было сникшую голову. – Так и есть, Иванч. Тем, кто злобствует и завидует, Господь не благоволит.

– И не надо.

– Господи! – просит Мавра. – Прости им, длиннохвостым сорокам, Мазулихе и Ежихе, за грехи тяжкие. Это они в страсти греховной разносят по селу жуткую нечисть. Пал у Надьки Каперовой бычок. Пал от истощения, не кормила, не поила, сама зельем заливала глотку. Мазулихе с Ежихой дайся! – понесли: Мавра прошла по улице, заглянула во двор, нашептала. И вот те на! Животинки нету! Не уродили у кого грядки, сплоховала хозяйка – виновата Мавра: сглазила! У самой грядки, как на дрожжах, пухнут, а душеньку, если видит хорошее у других, гложет зависть… Побывал у Мавры, прося помочь, чтоб не обижалась жинка, какой-то мужичок, – был любовник. И опять полетели сороки, разнося новую весть. А на Мавриных воротах, к утехе злонравных, появляются дегтярные росписи – знак того, что живёт, мол, здесь любвеобильная женщина…

Но страшно Мавре подумать, что уйдёт в мир иной (срок всё равно когда-то придёт!) невинной грешницей.

– Надо поговорить с народом, – сказал, подумав, Роман Иваныч. – Не все же в Калачном такие, как Мазулиха да Ежиха. Больше-то добрых. Вот пусть и скажут…

– Да где кто скажет?

– На сходе. Соберутся и скажут. Сама-то прийти не против?

– Да я, Иванч, хоть в пекло, лишь бы от наветов очистить измученную душу.

Не пастушье это дело – разрешать людские споры – есть местная власть, есть колхозное управление, им видеть и знать, чтоб люди жили в согласии. Но скажет пастух, по рукам не ударят, что негоже молчать, когда разрывается сердце, слыша злодейские вопли.

Стали готовиться ко сну. Постель пастухам Мавра наладила в сенцах – пусть спят на вольном воздухе здоровым сном. Роман Иваныч ушёл, а Саньку попросила задержаться.

– Я те на добрый сон скажу чудную байку, хлопчик, – гладит по головке. – Що, послушаешь?

– Ага…

– Так увсякий вечер, гладя мине по голове, ворковала моя бабушка Агрофена… Лицанько-полицанько, где було? – На меленке. – Що робили? – Кросна ткали. – Що зробыли? – Кусок сала. – Где то сало? – Кошка покрала. – Где та кошка? – Под пол убежала. – Где тот подпол? – Вода залила. – Где та вода? – Волы попили. – Где те волы? – Черви поисточили. – Где те черви? – Куры поклевали. – Где эти куры? – За море поулетали. – Где это море? – Цветами заросло. – Где эти цветы? – Девки порвали. – Где эти девки? – Замуж повыдавали… Кто сказку слушав, тому Боже пошлёт короб радости… Спокойной ночи, милый хлопчик!

Горькая встреча

С располоху Мавра растерялась – кого Бог послал? Стоит, не верит своим глазам – у калитки человек в милицейской форме, которого видела по весне мельком возле колхозной конторы и узнала потом, что это сам районный начальник Левон Авдеич Чуркин. Тогда, слышала, расследовал факт