так новость (не было такой со времени коллективизации) – природная бычья страсть вволюшку пободаться, не страшась обломать рога или покорёжить рёбра, стала поводом для разноликих разговоров. Затмившей наглухо другие стала весть об отбитом правом роге пороза Марта.

– Знаменье это, знаменье! – крестясь и глядя на бездонные небеса, голосит Полунька Мазулина. – Вот поглядите – беда нагрянет!

– Чё ты, сорока, ворожишь? – откликается подружка Сарка Ёжикова.

– Посмотришь… Пастух носит в сумке рог, моля, штоб держать в сохранности стадо, а оно может в одночасье сгинуть…

– Бредишь, Полушка! Как это оно всё может сгинуть?

– Как? А вот так – стоит стадо на берегу Ангары, на водопое – и вот, говорят, там, где у Байкала начинается река, лежит агромадный камень, называется Шаман… Ежли он сдвинется, то вода потопно рванётся по руслу и снесёт всё, чё есть на береге…

– Не городи, Полушка! – не соглашается Ежиха. – Будто после похмелья…

– Вспомянешь ишо меня.

Утолив жажду посудачить, бабы расходятся до следующей встречи.

На чужой роток не накинешь платок. Предсказатели, зная о том, что их занятие лишено здравого понятия, всё одно не унимались, и порой доходило до того, что всё село вставало на дыбы.

Самый злой промысел, де пороз с отломанным рогом никакого приплода не даст, стало быть, все поголовно калачинцы на год-два останутся без молока и мяса – относят к бабке Мавре. Она, мол, старая колдунья, нашла способ лишить покоя всех недругов, а заодно с ними и тех, кто ей не вредил. Больше некому – мстит за вымазанные смолою ворота, не зная толком, кто это сделал. Галдят недруги, грозя Мавре небесной карой, а толком тоже не знают, кто пустил дикую молву. Жгучая свара, встревожившая Романа, могла продолжаться ещё долго, не окажись пастухи в скором времени на постое в доме Мавры…

– Ах, милый хлопчик явивси! – стоит возле калитки Мавра, всплёскивая, словно птица крыльями, руками. – И Роман Иванч! Пожалте, милыи, у хату.

– Пройдём, раз очередь постовать, – посматривая на Саньку, сказал Роман. – Он у меня главный – как скажет… Вчера не хотел.

– Що ж так? А, милый?

– У дяди Остапа лучше. Интересно рассказывает, как он был партизаном.

– Я, милый, тож многи сказок баю. Заслушаешься. И борщу варю, що не ел такива, – Мавра, вздохнув, замолкла – ждёт, что ответит Санька.

А Санька тем временем залюбовался ухоженной Мавриной усадьбой. Всё у бабки особенное, доселе невиданное. Дом называется хатой. У Саньки в Подкаменском домик тоже не красавец, но крыша драничная, не промокает. И стены бревенчатые, крепкие, сотню лет сохраняются. А хата? Говорят, вместо брёвен положена глина. И надо же – стоит хата, не падает! А крыша? Копна соломы! Чудно. Видно, в Калачном дождей не бывает? Да как не бывает? Погляди огород! Там, как на дрожжах, поднимается всякая грядка – морковь, лук батун и, на навозной подстилке, огурцы. А подсолнухов! Стоят, задрав головы к небу. А што в беленой хате? Манит неодолимая сила побывать. Мавра заворожила?! «Околдовала, – думает Санька, – старая ведьма! Зря што ли говорят?!» Не пойдёт в хату Санька – там, наверно, живут злые духи, утащат в свою берлогу…

– Шо, милый, задумавси? Вспомнив о мамке с тятькой? – воркуя, наклонилась над взъерошенной головой Мавра.

– Ага-а, – слукавил хлопчик.

– Не скучай, милый. Пийде до хаты, в хате буде свитло, – и взяла за руку.

Не хватило смелости отказаться, и, переступив низкий порог распахнутой двери, оказался Санька в сказочном тереме. На стене в переднем углу – большая икона Богородицы, и лик её такой приветливый, что показалось, будто Санька услышал: «Проходи, мальчик – будь благодарным гостем!» Дышит Санька щемящим грудь сладостным ароматом сушёных трав. Собрала их Мавра, наверно, там, куда скот пасти не гоняют. На земляном полу – пружинящий травяной ковёр. Санька видел у бабушки Прасковьи красивые домотканые половики – нравилось бегать по ним босиком. А у Мавры (вон што придумала!) половик травяной и тоже, как снопики сухого разнотравья по углам хаты, благоухает.

Роман, посидев в ограде, вошёл в хату, и Мавра поторопилась с ужином. Усадила пастухов за хлебосольно накрытый стол – поставила всё, что хранилось: огурцы и помидоры, копчёное сало и баранье мясо. Над столом держался соблазнительный запах налитого в алюминиевые тарелки борща. Хозяйка подала Роману Иванычу чарку черёмуховой настойки. Налила в гранёный стаканчик и себе.

Выпили и принялись за еду. Мавра заметила, что Санька стесняется, робко тянется к пище, съел всего-навсего несколько ломтиков огурца да пластик сала, а тарелки с борщом даже и не коснулся. Не ведома Саньке эта хохлацкая еда – борщ – обожает щи, похлёбку, пельмени. А борщ, раз варит, пусть и ест сама Мавра.

– Милый хлопчик, борщ-то попробуй, – просит встревоженная Мавра. – Походи-ка день-деньской – проголодавси.

Санька, притаив дыхание, взглянул на Мавру – беспокоится, словно родная мать. Не поешь борща – обидится, плохо накормит утром и в поле соберёт кое-как, отправив с полупустой сумой. Нет, на день надо, чтобы Мавра дала пищу крепкую и вдоволь. Так лучше поесть борща вот сейчас, когда от всей души просит хозяйка. Красиво раскрашенная деревянная ложка рядом, протяни руку, не поленись!

– Попробувай, попробувай, милый! – повторила Мавра. Обещала – пусть… Мавра знает, что такой еды хлопчик не видывал, потому что приготовлена по рецепту, о котором в Калачном мало кто ведает.

Взял Санька красивую деревянную ложку и, скоро работая ею, тарелку опорожнил.

– Спасибо, тётя Мавра! – скуповат на откровения Санька, а похвалил.

– Расти здоровый да счастливый! – рассиялась Мавра улыбчивым лицом.

Отозвался и Роман Иваныч:

– Ну, Мавра Федотовна, удивила ты нас – поужинали, как на пиру в царском дворце!

Мавра, посмеиваясь, махнула рукой – чем удивлять-то? Привычное бабье дело приветить гостя! Отблагодарит когда-нибудь. Это гора с горою не сходятся, а для человека мир всегда тесен.

Мавра овдовела на втором году замужества. Накануне Рождества Ларион поехал на базар в ближний шахтёрский город продать два мешка пшеничной муки и стегно говяжьего мяса. Ждёт молодуха, тоскуя, мужа с подарками да какой-то суммой денег. Уж поздний вечер – пора бы и приехать. Подвода, прислушалась, приткнулась к воротам в полночь. Вышла встречать – на пустых санях в тулупе, уткнувшись лицом в солому, Ларион. Окликнула – молчит. Мёртв!.. Спустя недели три, после многократных напоминаний, Мавруше сказали, что смерть наступила в результате переохлаждения. И ни слова о том, что сталось с поклажей – от продажи у Лариона не оказалось ни полушки.

Наплакалась Маврушка (и откуда набралось столько слёз!), да решила, что слезами горю не поможешь. Беду скрадывала неустанной работой. Соседи удивлялись, как успевает и в колхозе слыть не последней