одно на устах: прячут врагов народа, каких-то «трохтистов». Чудное слово «трохтисты»! И думает Мавра, что это появились на свет божий какие-то новые страшные люди и, может, они взаправду вредят.

– Що ж за таки человечи ти трохтисты, Роман Иванч, знамо?

Много не знал и Роман Иваныч, но объяснить попытался. Не важно, скажет ли, как говорят учёные, – пусть Мавра услышит, что молвит почтенный пастух, который был солдатом царской армии в Первой мировой войне, бился с немцем за Расею. Пусть услышит и успокоится.

– Чё те молвить, Маврина? – начал рассказ Роман Иваныч. – А вот чё. По истории слышал. Был у власти у Владимира Ильича, значит, у Ленина строгий революцинер Лев Троцкий. Много книг написал. И всё про революцию, мол, она пройдёт по всей земле. Сёдни в Расеи, завтра у французов, послезавтра в Китае и так дале. Везде сметут буржуев-эксплуататоров и установят, значит, власть народную. Ну, в Расеи, знать, получилось, установили. А дальше застопорилось. Не пошло. Не пришло, видать, время. А Троцкий, раз заядлый революцинер, стоит на своём, дескать, перелом надо двигать, под лежачий камень вода не течёт. Голоса резделились – одни «за», другие «против». Троцкого пригвоздили, мол, мутит бредовыми мыслями белый свет – враг народу! И пошло: врагами народу кличут и тех, кому Троцкий и во сне не снился… А какой из человека троцкист, если он, к примеру, пашет землю или в шахте, задыхаясь в пыли, добывает уголь?.. А Левон не грозил те арестом?

– Нема. Ушёл, ни слова не молвил.

– Так и будет. Шуметь не станет. Человек, надоть, не глупый – понимает, что всякие разговоры обернутся против него. Знай и повода, виня себя, не давай.

Мавра согласно кивнула и благодарно посмотрела на Романа Иваныча – пастух, а рассудил толково!

Санька сидел, присмирев – Мавра и дядя Роман ведут разговор от него далёкий, будто донесло ветром из-за крутых Саянских гор, – вмешиваться не надо. Но когда увидел, что тётка Мавра лицом хмура, понял, что её обидели. Дядя Роман – мудрый человек, сказал ей хорошие слова. И стало обидно, что сейчас Санька помочь не может…

Единоличник Ондрон Попельняк

Не окажись Санька в подпасках, разве узнал бы, как неоглядно огромна его Сибирь: иди от Подкаменского на все стороны, пройдёшь тридцать… пятьдесят вёрст, а дальше – всё та же бесконечная даль с горами, лесами и широкой долиной, по которой тысячи лет, не иссякая, течёт Ангара. Прошло каких-то пять дней, а увидел столько, что хватит писать сочинения на год-два, если, конечно, учительница Серафима Яковлевна будет задавать и читать. Напишет прежде, как в первый день в мелком березняке встретился с выводком тетеревят. Мать улетела, наверно, добывать детёнышам пищу, а они, юркие, в пёстреньком оперении, подняв головки на вытянутой шее, кружатся по полянке. Санька слышал, что тетёрки откладывают яйца и выводят потомство в потаённых местах на земле и, обрадовавшись, аж крикнул: «Тетерята!» Попытался поймать – не враг же! – да погладить пушистые крылышки – не тут-то было: мгновенно отбежали, насторожась защищаться… «Берегитесь! Недругов у вас много – собаки, волки, коршуны… А кто защитит, пока не летаете?» Мог бы Санька – поставит неподалёку балаган и будет сторожить, если дядя Роман согласится… Подумал так и, спохватившись, рассмеялся: далеко завела мысль шальная!.. И чудно – никто, кроме Саньки, так не подумает, потому что тетеревят не видел.

А кто держал в руках серенького зайчонка? Никто! А Санька держал. Сам прибежал. Кто поверит? Зайцы, завидя человека, дают такого стрекача – не успеешь моргнуть глазом, а он за три версты от тебя. А вот случилось так – стадо спускалось по Осиновой пади к водопою. Санька идёт позади по тропе с радостью скорой встречи с прохладой в тени заветной берёзы. Зайчонок – навстречу и уткнулся между ног. Санька, вздрогнув, остановился: что за чудо?! Взял зверька на руки: не вырывается! Дышит запальчиво и тревожно крутит ушами… Подбежал пёс Разбой, Санькин помощник. Это он напугал зайчонка. Погрозил Санька Разбою и отпустил зайку на волю – валяй, глупый, в своё царство! Набирайся силы да храбрости!

Бесконечна жизнь в показе чудностей. Только начало, а сколько впереди ещё будет!

Желанным гостем побывал Санька у двух приветливых хозяев. Сегодня встретится с третьим. Дяде Роману это привычно, а Саньке всё в новинку; ему даже пройти по заросшему жгучей крапивой возле покосившейся изгороди из жердей узкому переулку – и то диво!

Ондрона Попельняка, к кому скоро придут, Санька будто бы уже знает. Ещё в первое утро, проходя по главной набережной улице, обратил внимание на весёлый деревянный дом, на углу которого висел щиток со словами:

«Здесь живёт единоличник Ондрон Михеевич Попельняк»…

Странно! За что такое внимание? В Подкаменском ни на одном доме такого не видел. Странно! Да что морочить голову? Значит, заслужил человек – пусть всякий чужак из соседней деревушки, окажись прохожим в Калачном, увидев щиток, почешет затылок да про себя скажет: «Эко, який знак зрячий!» – и потом ещё долго, пока не попадёт на глаза что-то приметное другое, станет пытать себя без ответа – что человек сотворил, чтобы его почитали?..

Вот и Ондроново поместье – высокий дом на каменном фундаменте, окна большие, блестят чистыми стёклами, крыша – не как у Мавриной хатки соломенная – гладко лежат плотно одна к другой, желтея, тесины. У отделанных несомненно искусным мастером ворот – сам хозяин Ондрон Михеевич Попельняк. Здоровается за руку – сначала с дядей Романом, потом с Санькой. Вот мужик так мужик, не встречал Санька таких – богатырь, как Илья Муромец. Дядя Роман пред ним вроде лилипута. Громадный, а, погляди, какой приветливый! Саньке кажется, будто дядю Ондрона он видел на рисунке в книге. Только подпись под рисунком другая: «Запорожец Тарас Бульба». Почему не Ондрон Попельняк? Усы такие же – ниже подбородка висят две соломенные пряди. Высок, и плечи раздвинулись широко. Спросит Санька потом дядю Ондрона, не напутали ли книжники, подписав под его рисунком другую фамилию?

Вышла жена Ондрона Ирина, женщина с моложаво красивым лицом, русые косы лежат картинно на приоткрытой груди. Смотрит на пастухов и улыбается: пришли гостюшки! Ещё вчера, думала, придут. Уж больно хотелось поглядеть на бравого пастушка: слышала, что тридцать вёрст до Калачного шёл один-одинёшенек. Какой сметливый да расторопный! Спросила:

– По дому-то, сынок, не скучаешь?

– Иногда… если вспомню. Дома всегда лучше, – покрутил курносым носом. – Здесь тоже интересно… – сказал, чтобы не обидеть приветливых хозяев, чтобы не подумали плохо. Санька пришёл с добрым намерением помочь дяде Роману лучше управляться с большим стадом, а,