Высшая точка его достижений на нынешний момент — спина Дамодарана, куда он был поднят самим Дамодараном, прямо в руки дожидавшегося Унни. Святой Грааль восхождений, недосягаемый для принца, — плодоносящая верхушка пальмы, где сборщик урожая зарабатывает себе на жизнь. Подражая своим героям, малыш щеголяет матерчатым ремнем, за который заткнута иссохшая кость и ветка, изображающая нож. За ним хвостом ходит юная пулайи, ее единственная работа — держать мальчика как можно ближе к уровню моря. В один памятный вечер семья сидит на веранде и в изумлении наблюдает, как Нинан лезет вверх по столбу, его подошвы прижимаются к гладкой поверхности, как лапки ящерицы, а руки плотно обхватывают столб. Взрослые не успевают опомниться, как малыш уже улыбается им со стропил.

Утром, вернувшись с почты, Филипос находит Элси в кровати — лицо испуганное, а кожа пылает. Он протирает жену влажной тканью, чтобы сбить температуру. Несколько дней жар не спадает, и семья предполагает, что у Элси тиф. Филипос, не считаясь с расходами, нанимает машину и привозит в Парамбиль доктора, тот подтверждает тиф. Специального лечения не существует, говорит врач и заверяет, что вскоре Элси полегчает.

Филипос ухаживает за женой в одиночку, отвергая любую помощь. Оказывается, его лучшие качества — их лучшие качества — проявляются полнее всего, когда жена зависит от него, вот как сейчас. Но ведь любовь и должна выглядеть именно так, как две ножки буквы А? Когда жена поглощена своей работой и ей не требуется опора в нем, Филипос чувствует себя неуравновешенным, неустойчивым.

К третьей неделе болезни Элси становится лучше. Филипос помогает жене принять ванну, после которой она так слаба, что он на руках относит ее в кровать. Она сжимает его руку, не отпуская. Палец попадает в углубление на тыльной стороне ладони. Лицо расплывается в дурашливой усмешке.

— Только нюююхать, — припоминает она, поглаживая выемку этой «анатомической табакерки».

— Две понюшки туда точно поместятся, — говорит он. — Если не больше.

Она беззвучно смеется. Он целует ее в лоб. И ощущает невероятный прилив нежности и острое желание выразить в словах неоформленные пока эмоции. Но знает, что именно в такие моменты он особенно опасен сам для себя.

Элси спрашивает, как там Нинан, которого из осторожности не подпускали к матери.

— Забрался на крышу сарая Благочестивой Коччаммы и обобрал ее манго, — докладывает Филипос. — Она не в восторге. Сказала, что выше пояса он коза, а ниже — обезьяна. Описание нелестное ни для тебя, ни для меня.

Элси весело смеется, но тут же морщится. Живот все еще дает о себе знать. Она открывает глаза, смотрит на мужа. Наклонившись, он прижимается лбом к ее лбу, и они смотрят в глаза друг другу, улыбаясь, как глупые ребятишки.

Какое название дать волшебной силе, бурлящей в комнате, связывающей их воедино? Если бы можно было запечатать в бутылку этот эликсир, которому болезнь придала могучую силу. Возможно ли любить сильнее? Или чувствовать себя столь же значимым, как сейчас? Что это, если не любовь? Но вскоре на глаза Элси наворачиваются слезы. Наверное, вспомнила о матери, которую унесла та же самая болезнь, когда сама Элси была немногим старше, чем Нинан сейчас? В отчаянном желании немедленно утешить жену Филипос восклицает:

— Что случилось? Что я могу сделать для тебя, Элсиамма? Только скажи. Все что угодно…

Идиот! Ты опять вляпался! Он смущенно умолкает и ждет ответа. Ликующая жизненная сила, наполнявшая комнату, испаряется, оставляя после себя печаль.

Она поворачивает голову к окну.

— Ладно, — драматически вздыхает он. — Обещаю. Дерево уберут. Больше никаких оправданий.

Глаза ее прикрыты. Но ведь именно это означал ее взгляд в окно? В любом случае, он дал слово. Опять. И не может ее подвести.

Первого июня того же 1949 года все домашние на взводе. Обнаженные, воспаленные нервы — предмуссонный симптом, от которого страдают все жители западного побережья Индии. Газетчики пишут вздорные брюзгливые статьи, которые лишь повторяют прежние брюзгливые статьи о характерной раздражительности, единственным лекарством от которой является дождь.

Муссон всегда приходит первого июня, а вот уже пятое.

Крестьяне требуют, чтобы правительство приняло какие-то меры. Устраивают массовые молебны. В Мавеликаре женщина отрезает голову своему двадцатипятилетнему мужу. Объясняет, что жизнерадостность и болтливость супруга стали невыносимы и в ней что-то надломилось.

Именно в этот период, когда у пулайар мало работы, Филипос отдает распоряжение Самуэлю срубить дерево. Старик выслушивает инструкции и уходит, озадаченный.

Вскоре Самуэль возвращается с подручными, включая и редко появляющегося Джоппана. Жену Джоппана, Аммини, работающую вместе с Сарой, Филипос видит часто, а вот Джоппана — нет. Он слышал, что Джоппан перестроил дом, заменил соломенные стены деревянными, положил цементный пол, переходящий дальше в крыльцо. Бизнес с баржами снова процветает. Аммини работает вместе со свекровью, плетет соломенные панели для хижин, а еще взяла на себя подметание муттама, за что получает плату.

— Сначала снимите плоды. Все, до которых сможете дотянуться, — велит подручным Самуэль. И садится на корточки наблюдать.

Появляется Сара и пристраивается рядом. Мужчины опускают тяжелые колючие шары вниз.

— Хорошо, что фрукты растут близко к стволу, — обращается к жене Самуэль. — Они же как валуны! Падающий кокос опасен, но упавший чакка может прибить человека насмерть. Глянь на мой палец, если думаешь, что я шучу! Ты же помнишь, да?

Сара делает вид, что не слышит мужа, и молча удаляется. Самуэль как-то встал за дерево помочиться, кругом были женщины, спрятаться негде. Вытащил пенис — Маленького Дружка — и опустил взгляд вниз. Но в возрасте Самуэля, чтобы вызвать струю, нужно покашлять, сплюнуть, представить водопад, опереться свободной рукой на что-нибудь или посмотреть вверх. Рассказ его всегда завершался одинаково:

— Если б я пялился на своего Маленького Дружка, тут бы все и закончилось. Не взгляни я наверх, мы бы с вами сейчас не болтали!

Он едва успел отдернуть голову, и джекфрут приземлился прямо на большой палец ноги.

Сара, уходя, думает: И зачем мужчины вечно смотрят на него? Он что, куда-то денется?