Дело тёмное, уговаривать тебя не буду…

В глазах напарника зажглись безумные огоньки, выдававшие в нём так и не повзрослевшего любителя опасных приключений. Он протянул руку, обжигая ухо свирепым:

― Я с тобой, Дасти! Только скажи… Мы выведем этих паршивых «любителей мистики» на чистую воду!

Горячо пожал его крепкую, пахнувшую пирожками ладонь, и, как только стемнело, коляска привезла нас к знакомому дереву. Удивительно, мне не пришлось даже уговаривать Остина взять лопату в руки ― он махал ею с таким энтузиазмом, что вскоре раздался глухой стук удара металла о гроб…

Я спрыгнул в яму и, дрожа от волнения, ждал пока «умелец» снимет крышку последнего приюта Бена Дарси, молясь в душе, чтобы странный приятель оказался там, где ему и положено… Но, увы ― под громкое чертыхание напарника младший агент Третьего отделения Тайного Сыска лично убедился, что тело исчезло…

Взмокший и красный от усталости Остин, опираясь на лопату, смотрел на меня глазами полными непередаваемого ужаса:

― Что это значит, Дасти? Неужели в наших краях появились похитители трупов?

Я задумчиво тёр подбородок, всматриваясь в пустой гроб и бормоча:

― Если бы только знать, друг мой, если бы… Что ж, придётся разбираться…

Глава 4

Дасти Родж продолжает своё расследование, а тем временем «призрак» умершего друга совершает очередное преступление…

Я сидел за столом, поглаживая края белоснежной, украшенной вышивкой скатерти, на которой ещё оставался минимум десяток не попробованных блюд, и жалобно ныл:

― Ости! Чем хочешь поклянусь, ты и прекрасная Мелена ― самые радушные и гостеприимные люди на свете, но… ик… если съем ещё хоть один кусочек…

Мой осоловевший сытый взгляд перемещался с одного аппетитного блюда на другое, но перегруженный желудок протестующе ворчал, обещая бурную, полную раскаяния бессонную ночь в «уединенном месте», и, понимая, что он как никогда прав, я усилил напор:

― Лопну, ей Богу, лопну… Пожалей напарника, а?

Довольный, раскрасневшийся после домашней наливки Остин похлопал по плечу:

― Ладно, ладно, продолжим дегустацию в следующий раз. Но, надеюсь, хотя бы, как его, для рюмочки «ягодного» в твоём желудке найдётся место? ― и он протянул «маленькую» ― размером чуть меньше кувшина ― прозрачную ёмкость на толстой ножке, назвать которую «рюмочкой» язык не поворачивался.

Тяжело вздохнув, окинул светлую и слишком чистую по сравнению с моей, комнату в поисках доброй жены жестокого напарника, надеясь на её помощь. Но черноглазая Мелена ушла укладывать детей спать, и это лишило гостя последних сил к сопротивлению:

― Бессердечный ты человек, ик, итак уже ноги отнялись. Как я доберусь к «себе»?

Брови Остина поползли вверх:

― К себе? Ещё чего! Заночуешь у нас… так что пей: после сегодняшних кошмаров это первое средство привести нервы в порядок. Завтра будешь… ― он почесал рыжие лохмы, подбирая слово, ― как этот, как его… ну, не важно.

Я обречённо уставился на дрожащую пурпурно-лиловую поверхность ягодной наливки и, мысленно помолившись, наконец решился глотнуть после пива этой чересчур сладкой, но чертовски крепкой отравы, надеясь хотя бы не сразу свалиться под стол. Но остановился ― глаза вдруг заслезились, и, промокнув их салфеткой, я в ужасе оттолкнул от себя домашнее вино…

Внезапно почудилось, что это не забродивший сок прошлогодних ягод плещется в большом бокале, а тёмная кровь пойманного мальчишки струится из открытой раны, заливая белоснежную скатерть Мелены. Перед глазами вспыхнули искры, осветив полутёмный подвал и привязанного к стулу сына городского казначея, уронившего кудрявую голову на грудь. Я смотрел на него с ухмылкой, потягивая вино из бокала, пока мрачный Бен заносил нож над горлом беспомощной жертвы…

Кажется, меня всё-таки угораздило сползти со стула на безупречно чистый пол гостиной. Перед глазами вращались, сливаясь в мутное кольцо, небесные огни, пока губы шептали отчаянное:

― Не может этого быть, не может… Господи, помоги…

Сверху склонилось ангельское лицо супруги напарника, бережно протиравшей мои горящие щёки влажным полотенцем. Она грустно охала, не переставая при этом ругать мужа:

― Да что ты за человек, а? Видел же, что он ослаб после болезни ― ему нельзя сейчас пить. Кто давал слово не приставать к парню, дорогой?

Тот что-то виновато бурчал, суетясь и хлопая себя по толстым ляжкам:

― Забыл, прости, милая, совсем забыл…

Кажется, «беднягу Дасти» перенесли на кровать, укрыв толстым одеялом. Я зажмурился, делая вид, что сплю, и, надеясь, что идеальное семейство наконец оставит гостя в покое. Не знаю почему, возможно, из зависти, но меня вдруг ужасно взбесило это сюсюканье ― «дорогой, милая»… Чёрт бы их побрал!

Конечно, дело было не в дурном, неблагодарном характере, а том, что я только что увидел ― прятавшийся глубоко внутри страх оказаться презираемым всеми «злодеем» выглянул из темноты моего беспамятства, сводя с ума тихим шёпотом в мозгу:

― Вот видишь, какой ты на самом деле, Дасти Родж! Безжалостный убийца, тварь…

Оставалось только скрипеть зубами, уговаривая себя:

― Ерунда, просто слишком много выпил, вот и мерещится всякая дрянь…

Беда была в том, что я сам себе не верил…

Часы на стене пробили пять раз, предвещая скорую зарю, а я не только не смог уснуть, а напротив, завёл себя до такой степени, что впору было вскакивать и бегать по чужому дому, будя сонных хозяев истошными криками:

― Это не я… Я никого не убивал!

Неожиданно скрипнула дверь, и кто-то на цыпочках вошёл в полутёмную комнату. Рука сама скользнула под подушку, к большому разочарованию не обнаружив там рукояти ножа, но сейчас я готов был броситься на незнакомца и с голыми руками. К счастью, хриплый голос Остина удержал меня от очередной глупости:

― Не спишь, Дасти? Я вот тоже всю ночь проворочался ― переживал, что подставил тебя, вот ведь дурак… Как ты?

И от его простых слов на душе вдруг потеплело ― я присел на смятых простынях, обхватив голову руками:

― Ничего, напарник… День